Дэвид   Вилкерсон
 
КРЕСТ    И    НОЖ
 
 
 
Название  оригинала:
“The Cross and the Switchblade”
  David Wilkerson
 














К читателю
 
В повести «Крест и нож» нож не используется как инструмент для нарезания хлеба, а как орудие для пролития человеческой крови.
Крест - это не просто два куска де¬рева, сбитые гвоздями, а символ Божией любви и милости. На первый взгляд-противоречие! Что общего может быть между Крестом и ножом?
История молодых людей в этой книге доказывает, что Крест сильнее ножа.
Если Вы сомневаетесь, что греховная, грязная жизнь не может измениться под влиянием Божией силой, прочитайте эту книгу. Вы ощутите, что Ваша жизнь ни¬когда не будет той же. По крайней мере, изменится Ваше отношение к Богу, к ду¬ховным вопросам.
Мое пожелание заключается в том, что Вы через эту книгу ощутите Божие благословение, Бога, в Которого Вы еще не верите!
Ханну Ю. Хаукка Президент христианского 
Международного Русского Радио-Телевещания
 
 




 
Захватывающий рассказ о борьбе одного пастора с подростковой пре¬ступностью в крупных городах Аме¬рики.
Давид Уилкерсон, молодой деревен¬ский проповедник, взял на себя оди¬нокую и, очевидно, обреченную на про¬вал миссию.
Он вышел на улицы и трущобы города Нью-Йорка к самым крупным шайкам большого города, чтобы рассказать об Иисусе ожесточенным, глубоко окунув¬шимся в преступность подросткам.
В начале они хулили Бога и угрожали проповеднику. Они встречали его на¬смешками и оскорблениями. Были време¬на сомнения и страха. Но, в конце концов, шумная толпа увидела, как их главари на асфальте городской улицы преклонили колени для молитвы.
Заблудшие, погрязшие в грехе парни и девушки через веру в Бога обрели новую жизнь. Выпустив из рук нож, они выбрали Крест. Крест победил.
 
 
 
 






 
Глава 1
 
Эта странная история началась однажды вечером, когда я читал в своем кабинете жур¬нал "Лайф".
На первый взгляд в нем не было ничего, что могло бы заинтересовать меня. На одной из страниц был помещен рисунок, изображающий сцену судебного процесса, происходившегов Нью-Йорке, в 550 км отсюда. Я никогда не "бывал в Нью-Йорке и даже не собирался ехать туда, разве что взглянуть на статую Свободы. Я было начал листать страницы, но мое внимание при¬влекли глаза мальчика, изображенного на этом рисунке. Одного из семи подростков на судеб¬ном процессе об убийстве. Художнику удалось запечатлеть выражение такой ненависти, заме¬шательства и отчаяния в чертах его лица, что я всмотрелся в рисунок еще раз, более внима-тельно, и вдруг, неожиданно для себя, запла¬кал.
 
— Что со мной? — спросил я себя вслух, то¬ропливо смахивая слезу. И еще раз пристально всмотрелся в рисунок. Там были изображены подростки. Они были членами шайки "Драко¬ны". Внизу, под рисунком, помещался рассказ о том, как в Хайбридж парке в Нью-Йорке ими был жестоко убит 15-летний подросток Майкл Фермер, больной полиомиелитом. Семеро под¬ростков нанесли ему семь ножевых ранений в спину и избили солдатскими ремнями. После всего этого они ушли прочь, приговаривая: "Здорово мы его отделали".
Эта история вызвала у меня отвращение. В нашем небольшом горном городке такие вещи казались невероятными. Вот почему я был бук¬вально ошарашен мыслью, как будто ворвав¬шейся извне: "Поезжай в Нью-Йорк и помоги этим ребятам".
Вначале я даже рассмеялся: "Мне ехать в Нью-Йорк? Провинциальному священнику, ни¬чего не смыслящему в этих делах?" "Поезжай в Нью-Йорк и помоги этим ребятам", — эта мысль не давала мне покоя, она преследовала меня, она существовала независимо от других моих мыслей. "Я буду выглядеть глупцом, я ничего не знаю об этих подростках и ничего не желаю знать".
Все было напрасно. Эта навязчивая идея не покидала меня. Я должен был ехать в Нью-Йорк, и более того, — я должен был ехать не¬медленно, пока не закончился суд.
Чтобы лучше понять, насколько необычна для меня была эта идея, необходимо знать, что до того, как я открыл эту страницу, моя жизнь протекала тихо и спокойно, вполне предска¬зуемо. И я был этим удовлетворён.
Я жил в Филипсбурге, штат Пенсильвания. Небольшая община, в которой я работал, росла медленно, но равномерно. У нас было новое церковное здание, новый пасторат, отличный бюджет. Я был доволен ростом нашей церкви, потому что четыре года назад, когда я и Гвен впервые приехали в Филипсбург кандидатами на свободное место за кафедрой, у церкви не было даже своего здания. Община собиралась в частном доме, верхний этаж был пасторатом, а нижний использовался для служении.
Вспоминаю, что, когда нам с Гвен показы¬вали наше будущее жилье, её каблук провалил¬ся сквозь пол.
— Кое-что требует небольшого ремонта, — признала одна из прихожанок, крупная жен¬щина в хлопчатобумажном платье. Я обратил внимание на въевшуюся грязь в трещины её рук. Она сказала:
— Мы пойдём, а вы пока осмотритесь. Гвен осматривала второй этаж уже без меня, но я чувствовал по звуку захлопывающихся дверей, что она недовольна. Но настоящая беда пришла, когда она открыла ящик кухонного стола. Я услышал ее крик и бросился наверх. В 
ящике сидели семь или восемь жирных чёрных тараканов.
Гвен захлопнула ящик.
— О, Дейв! Я не вынесу этого, — она запла¬кала и, не дожидаясь моих слов, бросилась вниз по лестнице, я только слышал стук ее каб-луков. Я наскоро извинился перед членами приходского комитета и последовал за ней в единственную гостиницу в Филипсбурге, она уже ждала меня там с ребенком.
— Извини, дорогой, — сказала Гвен, — здесь такие чудесные люди, но я до смерти боюсь та¬раканов.
Она упаковала вещи. Мне было ясно, что Филипсбургу придется подыскивать другого кандидата на пост пастора.
Но все произошло по-другому. Мы не могли уехать до вечера, потому что в воскресенье вечером я должен был проповедовать в церк¬ви. Я не думаю, что моя служба удалась, но было в ней что-то такое, что привлекло внима¬ние 50 человек в этом маленьком доме. Я закан¬чивал службу и уже мысленно садился в машину. чтобы ехать подальше от Филипсбурга, как вдруг поднялся один пожилой фермер и спро¬сил:
— Ваше преподобие, не желаете ли вы быть нашим пастором?
Это был довольно неожиданный вопрос, и все очень удивились, включая меня и мою же¬ну. Люди в этом доме Господнем давно уже ис¬кали подходящего кандидата, и сейчас мистер Мейер взял дело в свои руки, пригласив меня на эту должность. Вместо горячих споров раз¬дались голоса поддержки. Он сказал мне:
— Вы можете пока выйти и обсудить дело с вашей женой.
Мы сидели в машине и молчали. Дебби спа¬ла в корзинке на заднем сидении, упакованный чемодан рядом с ней. В молчании Гвен я явст¬венно чувствовал протест против тараканов.
— Гвен, мы нуждаемся в помощи Господа, — сказал я, — мы должны помолиться.
— Спроси Его насчёт тараканов, — мрачно добавила она.
— Хорошо.
Там, в темной машине, я проделал экспе¬римент в особом виде молитвы, при которой воля Бога передается через какой-либо знак. Это называется "расстелить шерсть перед Бо¬гом", так как Гедеон, пытаясь узнать волю Бога в отношении своей жизни, попросил, чтобы был дан знак на такой шкуре. Он расстелил стриженую шерсть на гумне и попросил Гос¬пода послать росу везде, кроме неё. Утром вся земля была мокра от росы, но шерсть была су¬ха, Бог даровал ему знак.
— Господь, — сказал я вслух, — я также хотел бы расстелить шерсть, и мы готовы исполнить Твою волю, но мы должны знать ее. Если Ты хочешь, чтобы мы остались в Филипсбурге, пусть комитет проголосует за это еди¬ногласно. И пусть они сами предложат нам хо-лодильник и плиту.
— Господь, — Гвен прервала меня, так как уже открылась дверь церкви и вышли члены комитета, — и пусть они выведут тараканов.
Весь приход вышел вслед за комитетом, они подошли к машине, возле которой стояли мы с Гвен. Мистер Мейер откашлялся и начал гово¬рить. Гвен сжала мою руку.
— Ваше преподобие, мисс Уилкинсон, — сказал Мейер.
Он помолчал и начал вновь.
— Брат Дэвид. сестра Гвен. Мы проголосо¬вали и все согласны в том, что мы хотим, что¬бы вы были нашим новым пастором. Едино-гласно. Если вы решите приехать, мы устано¬вим новую плиту и всё такое. А сестра Уильямс говорит, что нужно произвести дезинфекцию.
— Чтобы вывести тараканов, — добавила миссис Уильямс, обращаясь к Гвен.
В свете, падающем через открытую дверь, я заметил слезы в глазах Гвен. Позднее, в гости¬нице, куда мы добрались после длительных рукопожатий, она сказала мне, что очень счастлива.
И мы действительно были счастливы в Филипсбурге. Мне нравилась жизнь в этом горо¬де, жизнь провинциального священника.
Большинство наших прихожан были ферме¬рами или углекопами. Это были честные, доб¬рые, богобоязненные люди. Они приносили нам в качестве десятины молоко, масло, яйца и мя¬со. Это были люди деятельные, счастливые, ко¬торыми можно было восхищаться и многому научиться у них.
После того, как мы прожили там более года. мы купили старую бейсбольную площадку на краю города, где когда-то играл Лоу Гериг. Однажды, когда я играл там в бейсбол, я про¬сил Бога, чтобы Он дал возможность постро¬ить церковь на этой площадке. Мое желание было исполнено.
Мы построили церковь и свой дом рядом с церковью. Это был чудесный небольшой домик из пяти комнат с видом на холмы с одной сто¬роны и белым крестом церкви — с другой.
Мы с Гвен усердно работали в Филипсбурге и многого добились. К началу 1958 года у нас в приходе было 250 членов, включая Бонни, на¬шу младшую дочь.
Но, несмотря на все это, я чувствовал ка¬кую-то духовную неудовлетворенность. Ничто не радовало меня: ни новое здание, ни расту¬щий приход, ни многочисленные собрания. Обычно люди запоминают важные вехи своей жизни. Вот и я запомнил 9 февраля 1958 года. В тот вечер я решил продать телевизор. Гвен и дети уже спали, а я сидел перед экраном и смотрел "Вечернее шоу". Там была сцена, когда танцовщицы появляются в едва прикрывающих их тела костюмах.
И вдруг я почувствовал, как всё это скучно. "Ты стареешь, Дэвид" — сказал я сам себе.
Но, как я ни старался, я не мог сосредото¬чить свое внимание на том, что происходило на экране. Банальная история о девушке, сце-ническая судьба которой, как предполагалось, вызовет жгучий интерес у зрителей.
Я поднялся и выключил телевизор. Все девушки исчезли в маленькой точке в центре экрана. Уже сидя в своем кабинете, я подумал: "Сколько времени я провожу у экрана каждый вечер? По крайней мере, несколько часов. Бо¬же, а что если я продам телевизор и буду про¬водить это время в молитве?" Все равно в на¬шей семье, кроме меня, никто не смотрит теле¬визор. А что если я буду каждый вечер прово¬дить два часа в молитве? Эта мысль взбодрила меня. Молитва вместо телевизора! Посмотрим, что из этого выйдет!
Но я тут же подумал и о вещах, которые были против этой идеи. Прежде всего: я уста¬вал к вечеру. Затем — мне необходим был от¬дых и смена обстановки. Ну, и наконец, — теле¬видение было частью моей культурной жизни: церковному служителю необходимо быть в курсе всех событий.
Я поднялся с места, выключил свет, остано¬вился у окна, любуясь залитыми лунным све¬том холмами. Затем я попросил Господа о зна-мении, которое должно было изменить всю мою жизнь. Мне казалось, что я поставил перед Господом трудную задачу, потому что я действительно не хотел расставаться с теле¬визором.
"Господи, мне нужна Твоя помощь в разре¬шении этой проблемы. Вот о чем я Тебя прошу:
я помещу объявление в газете о продаже теле¬визора. Если Ты желаешь этого, пусть покупа¬тель придет немедленно. Пусть он придет че¬рез час; нет — через полчаса после того, как газета поступит в продажу".
Когда на следующее утро я рассказал обо всем Гвен. она была разочарована.
— Полчаса... — сказала она. — Мне кажется, Дэвид Уилкерсон, что ты совсем не хочешь то¬го, о чем молился.
Гвен была права, но я все же поместил объявление. Мое положение после выпуска га¬зеты было комичным. Я сидел на диване в гос¬тиной. С одной стороны на меня смотрел теле¬визор, с другой — Гвен с детьми, а я смотрел на большой будильник. Прошло 29 минут.
— Да, Гвен, ты была права. Мне не при¬дется...
Зазвонил телефон. Взглянув на Гвен, я не¬решительно снял трубку.
— Вы продаете телевизор? — спросил муж¬ской голос.
— Да. Марка ЭР-СИ-ЭЙ. В хорошем состо¬янии. Экран 19 дюймов. Куплен два года тому назад.
— Сколько вы за него хотите?
— Сто долларов, — быстро сказал я. Я не думал о цене до этого времени.
— Я возьму его.
— И вы даже не хотите взглянуть на него?
— Нет. Я приду за ним через 15 минут.
С тех пор моя жизнь сильно изменилась. Каждую ночь я уходил в свой кабинет, закры¬вал дверь и начинал молиться. Вначале время тянулось очень долго, и я был сильно обеспо¬коен. Позже я научился включать в свои мо¬литвы чтение Библии. Раньше я никогда не чи-тал Библию полностью, включая родословные. Я узнал, как важно поддерживать равновесие между молитвой-просьбой и молитвой благо¬дарения. Как чудно провести час в молитве-благодарности. Вся жизнь открывается в но¬вой перспективе.
Именно в один из таких поздних часов мо¬литвы я и взял в руки "Лайф". Все время я ощущал странное беспокойство. Я был один в доме. Гвен и дети уехали в Питтсбург погос¬тить у дедушки и бабушки. Я долго молился и чувствовал себя очень близко к Богу, но в то же время не понимал, почему я ощущал силь¬ное беспокойство. Оно появилось неожиданно, и я не понимал, что бы это могло значить. Я чувствовал такую беспомощность, как будто, получив указание, не мог разобраться в нем.
"Что ты говоришь. Господи?"
Я ходил по кабинету, стараясь понять, что же происходило со мной. На моем столе лежал номер "Лайфа". Я хотел было полистать его, но остановил себя на мысли, что нехорошо чи¬тать журнал в то время, как я должен молить¬ся.
Я снова начал ходить по кабинету взад и вперед, и всякий раз, проходя мимо стола, я обращал внимание на журнал.
"Господи, есть ли в этом журнале что-нибудь такое, что мне необходимо увидеть?" — спросил я вслух. Мой голос прокатился эхом в пустом доме. Я уселся в свое кожаное кресло, мое сердце стучало так, как будто я стоял на пороге чего-то очень важного и большого, чего я не мог понять. Я открыл журнал. Взгляд мой остановился на рисунке, который был вы¬полнен карандашом, на котором были изобра¬жены семеро ребят, и слезы покатились по моему лицу.
На следующий день, в среду, в нашей церкви была служба. Я решил рассказать церкви о своих ночных молитвах и о том, что из этого вышло. Вечер в среду выдался холодным, шел снег. В церкви собралось мало народу.
Я подумал о том, что фермеры побоялись задержаться в городе из-за ненастья. И даже те две дюжины горожан, многие из которых опоздали, заняли места на галерке, что всегда служит неприятным знамением священнику: это значит, что ему придется обращаться к без¬душной массе людей. Я даже не старался вести службу в этот вечер. Я попросил всех сесть поближе, потому что хотел показать им кое-что. Я раскрыл "Лайф".
— Вглядитесь в эти лица, — сказал я и рас¬сказал им, как я рыдал, глядя на эту картину, и как я получил указание от Бога ехать в Нью-Йорк, чтобы помочь этим ребятам. Мои прихо¬жане смотрели на меня окаменевшими взгля¬дами, и я знал, почему. Любое чувство, кроме симпатии, могло возникнуть у людей, видев¬ших лица этих ребят. Я не мог понять своей собственной реакции. Потом случилась удиви¬тельная вещь, когда я сказал своим прихожа¬нам, что собираюсь ехать в Нью-Йорк, но у меня нет денег. Несмотря на то, что было очень мало народу, и они не понимали, что я собираюсь делать, они молча, один за другим подходили к столу и клали свои пожертвова¬ния. Было собрано 75 долларов, как раз доста¬точно на дорогу в оба конца на машине.
В четверг я был готов к отъезду. Позвонив Гвен, я объяснил ей, что я собирался делать.
— Ты действительно чувствуешь, что тобой руководит Святой Дух? — спросила она.
— Да, дорогая.
— Не забудь взять с собой несколько пар теплых носков.
Рано утром в четверг я и Майлз Хувер, ди¬ректор молодежной организации в церкви, от¬правились в путь. Никто не пришел провожать нас, что лишний раз свидетельствовало об от¬сутствии поддержки этой затеи. Я сам  чувст¬вовал это и постоянно задавал себе вопрос: почему я еду в Нью-Йорк со страницей из "Лайфа" в кармане? Я не мог понять, почему у меня сжималось сердце при виде этих ребят.
— Я боюсь. Майлз, — в конце концов при¬знался я.
— Боишься?
— Боюсь, что я делаю глупость. Я бы очень хотел убедиться в том, что это истинно воля Господа, а не мое опрометчивое решение.
Некоторое время мы ехали молча.
— Майлз, я хочу кое-что попробовать. Возьми свою Библию, открой её наугад и про¬чти мне отрывок, на котором остановится твой
палец.
Майлз неуверенно посмотрел на меня, но выполнил мою просьбу. Он прочел про себя и молча повернулся ко мне.
 
— Ну что? — спросил я.
Отрывок был из 125 Псалма, стихи 5 и 6: "Се¬явшие со слезами, будут пожинать с радостью. С плачем несущий семена, возвратится с ра¬достью, неся снопы свои".
Мы были воодушевлены этим добрым зна¬ком, он очень помог нам по пути в Нью-Йорк. но как оказалось, то был последний такой знак в течение долгого времени.
 
 
 
 
 
Глава 2
 
Мы прибыли на окраину Нью-Йорка по 46 маршруту, который соединяет Нью-Йорк с Джордж Вашингтон Бридж. Во мне вновь заговорил голос разума. Что я буду делать, до¬бравшись до другого конца моста? Этого я не знал.
Нам нужен был бензин. Мы заехали на авто¬заправочную станцию неподалеку от моста. Пока Майлз возился с машиной, я достал из кармана "Лайф", зашел в телефонную будку и позвонил прокурору округа, упомянутому в статье. Когда, наконец, я дозвонился, то ста-рался говорить с чувством собственного до¬стоинства, как пастор, выполняющий волю Все¬вышнего. Но это не произвело впечатления.
— Прокурор не потерпит никакого вмеша¬тельства в это дело. Всего хорошего, — на дру¬гом конце провода положили трубку.
Я вышел из телефонной будки и остановился возле бензоколонки, стараясь собраться с мы¬слями.
Мы были в 550 км от дома, уже темнело. Мной овладели безысходность, апатия, пани¬ческий страх. Я чувствовал себя одиноким. Здесь, в темноте, на заправочной станции, пос¬ле такой неудачи, указания, полученные мной от Бога в моем приходе, уже не казались мне такими убедительными, как раньше.
— Эй, Дэвид, — позвал меня Майлз, — мы за¬гораживаем дорогу.
Мы выехали на магистраль, и нас тут же по¬глотил гигантский поток транспорта; мы бы даже не смогли развернуться, если бы захоте¬ли это сделать. Я никогда не видел такого мно¬жества машин, спешащих куда-то.
А каков был вид на мост! Река красных огней справа — горящие задние огни автомобилей, и белые фонари встречного движения, и над всем этим выплывающая из ночи линия гори¬зонта. Неожиданно я ощутил свою провинциальность.
— Что же мы будем делать дальше? — спро¬сил я Майлза, когда мы подъехали к концу моста, где множество знаков указывало на-правления во все концы. Но нам эти названия ничего не говорили.
— Когда не знаешь дороги, — сказал Майлз.
— Держись впереди идущей машины.
 
Как выяснилось, впереди идущая машина на¬правлялась в Манхэттан. Мы последовали за ней.
— Послушай-ка! — воскликнул Майлз после того, как мы проскочили один перекресток на красный свет, чуть не наехав на полицейского, укоризненно покачавшего нам вслед головой.
— Вот улица, название которой мне знакомо, — Бродвей.
Знакомое название улицы в незнакомом го¬роде для нас было, как встреча со знакомым человеком. По Бродвею мы ехали до Таймсквера. Проезжая мимо одного театра, где большие буквы афишировали фильмы "Обнаженные се¬креты", "Любовь без любви", "Девушка в ночи", "Стыд", и полицейский едва сдерживал напор подростков, хотя на афише было написано: "только для взрослых", мы вспомнили тихие вечера в Филипсбурге.
Проехав несколько кварталов, мы очутились в Мейси, затем у магазинов Гимбельса. Эти на¬звания были мне знакомы. Гвен заказывала от¬сюда вещи. Я вспомнил, что теплые носки, ко¬торые она наказывала мне взять, тоже были из Гимбельса. От этого названия веяло чем-то на¬дёжным. И поэтому я старался держаться по¬ближе к ним.
— Давай-ка поищем отель поблизости, — предложил я Майлзу.
Напротив как раз был отель "Мартиник". Мы решили остановить свой выбор на нём. Но воз¬никла проблема с парковкой автомобиля. Воз¬ле отеля была стоянка, но когда служащий у ворот сказал, что следует заплатить два дол¬лара за ночь, мы торопливо выехали на улицу.
— Это потому, что мы из провинции, — ска¬зал я Майлзу, удаляясь на такой скорости, ко¬торая, как я надеялся, выражала моё негодо-вание. — Они думают, что могут вытворять всё, что им вздумается, если ты приезжий.
Но спустя полчаса мы опять очутились на той же стоянке.
— Ну хорошо, ваша взяла, — сказал я слу¬жащему. но тот не улыбнулся. Через несколько минут мы были в своей комнате на 12-м этаже. Я долго стоял у окна, наблюдая за движением пешеходов и автомашин внизу. Ветер гонял по улице обрывки газет. Группа подростков из пяти человек собралась на улице вокруг кост¬ра. Они пританцовывали, стараясь согреться. протягивали руки к костру и, несомненно, раз¬мышляли, что бы им такое предпринять.
Нащупав страницу из "Лайфа" в кармане, я подумал, что несколько месяцев назад семеро других — возможно, похожих на этих ребят — бродили в приступе злобы, пока не забрели в Хай бридж парк.
— Я попытаюсь ещё раз позвонить прокуро¬ру, — сказал я Майлсу. Я еще раз позвонил в приемную прокурора округа. К моему удивле-нию, она еще не была закрыта. Я понимал, что поступаю глупо, но я не видел никакого дру¬гого способа добраться до этих ребят.
Звонил трижды. Наконец, мне ответили: "По¬слушайте, единственный человек, который мо¬жет дать вам разрешение увидеться с этими ребятами — это судья Девидсон".
— Где я могу его увидеть?
— Кортстрит 100. А теперь прощайте и не звоните сюда больше. Мы не можем вам по¬мочь.
Я попытался позвонить Девидсону. Но теле¬фонистка ответила мне, что его линия разъе¬динена, и нет никакой возможности дозво¬ниться к нему.
 
Мы легли спать, но я никак не мог уснуть. Для меня, не привыкшего к городу, каждый звук, доносившийся с улицы, был полон угро¬зы. Я провел эти долгие бессонные часы в раз¬мышлении о том, что я здесь делаю, и в благо¬дарственной молитве о том, что как бы то ни было, долго я здесь не задержусь.
На следующее утро, в восьмом часу, я и Майлз выехали из гостиницы, даже не позавт¬ракав. Мы оба предчувствовали что-то недоб¬рое и решили, что этот пост поможет нам со¬хранить умственное и физическое равновесие.
Если бы мы знали Нью-Йорк, то мы бы по¬ехали в суд на метро. Нам же пришлось забрать машину со стоянки и, спросив дорогу, отпра¬виться в сторону Бродвея.
Корстрит 100 выглядело, как огромное ис¬копаемое чудовище. Сюда приходили обозлен¬ные друг на друга люди, жаждавшие отмщения. Каждый день сюда приходят сотни людей по делам и множество любопытных жаждет поще¬котать себе нервы. Один человек, например, размышлял вслух возле зала суда, где вскоре должно было слушаться дело об убийстве Майкла Фермера.
— Электрический стул слишком мягкое для них наказание, — сказал он. Затем он повер¬нулся к стоящему у открытых дверей охранни¬ку и сказал:
— Нужно их хорошенько проучить, чтоб и другим неповадно было.
Охранник отвернулся, всем своим видом по¬казывая, что он знает как обращаться с такими самозванными хранителями правосудия. Ко времени нашего прибытия туда, в 8:30, сорок человек уже выстроились в очередь, чтобы войти в зал суда. Я узнал, что в зале было всего 42 места для зрителей и подумал, что если бы мы потратили время на завтрак, все случив¬шееся со мной в то утро — 28 февраля 1958 го¬да — могло бы принять совершенно другой оборот.
Полтора часа мы простояли в очереди, не решаясь отойти даже на короткое время, так как было слишком много желающих занять на-ши места. Когда мимо нас проходил служащий суда, я спросил, указывая на дверь в глубине коридора:
— Это дверь судьи Девидсона? Он утвердительно кивнул.
— Не могу ли я видеть его?
Служащий посмотрел на меня, рассмеялся и пошел дальше, ничего не ответив.
Около десяти часов охранник открыл дверь, мы все вошли и очутились в небольшом вести¬бюле, где нас обыскали, чтобы никто не прошел с оружием.
— Они угрожали судье, — сказал мужчина впереди меня. — Эта шайка "Дракон" Они сказа¬ли, что убьют его во время суда.
Мы с Майлзом заняли два последних места. Около меня сидел человек, который полагал, что правосудие должно быть незамедлитель¬ным.
— Этих парней давно уже надо было при¬кончить, правда ведь? — обратился он ко мне. и не успел я ответить, как он уже повернулся к своему соседу, чтобы задать ему тот же воп¬рос.
Я думал, что зал суда представляет собой огромное помещение на несколько сот мест. но это было не так. Половина помещения была занята присяжными заседателями, четверть — прессой, и только небольшая часть мест на га¬лерке была отведена для публики.
Мой сосед справа комментировал для меня процесс суда. Вошла большая группа людей. Это были назначенные судом адвокаты.
— Двадцать семь человек, — сказал мой со¬сед. — И государству приходится финансиро¬вать их, ведь никто не станет нанимать защит¬ников этим мерзавцам, а у них самих ничего нет. Они ведь пуэрториканцы.
Я промолчал.
— Они должны доказать, что те невиновны. Но по закону все семеро должны отправиться на электрический стул.
Наконец появились и сами преступники. Не знаю, кого я ожидал увидеть. Мужчин, вероятно. В конце концов ведь слушалось дело об убийстве. У меня не укладывалось в голове, что его могут совершить дети. Но это были де¬ти. Семеро ссутулившихся, бледных, тощих, за-пуганных детей, которых судили за жестокое убийство. Каждый из них был прикован наруч¬никами к охраннику, и, как мне казалось, все охранники были необыкновенно здоровые, как будто их нарочно подобрали для контраста. Всех семерых ребят провели на левую сторону зала. Они сели, и с них сняли наручники.
— Вот так с ними и нужно обращаться, — сказал мой сосед. — Нельзя быть с ними слиш¬ком мягкими. Господи, как я их ненавижу!
— Господь — единственный. Кто их любит, — сказал я.
—Что?
Тут кто-то постучал по столу, призывая всех к порядку. В зал вошел судья. Все встали.
Я молча следил за процессом. Но мой сосед вел себя очень возбужденно. Он так бурно вы¬ражал свои эмоции, что в нашу сторону часто оборачивались.
В то утро свидетельские показания давала девочка.
— Эта кукла из их шайки. Шлюха.
Девочке показали нож и спросили, узнаёт ли она его. Она призналась, что это был тот са¬мый нож, с которого она вытирала кровь в ночь убийства. На это простое признание по¬требовалось всё утро.
Судебное заседание неожиданно кончилось. Я был очень удивлён и этим можно отчасти объяснить то, что произошло далее.
Судья Девидсон неожиданно поднялся и объявил, что суд откладывается. Мысленно я уже видел, как он выходит из комнаты и на¬всегда исчезает за дверью. Мне казалось, что если я сейчас не поговорю с ним, такой воз¬можности мне больше не представится.
— Я подойду к нему и поговорю — про¬шептал я Майлзу.
— Ты сошел с ума.
— Если я не...
Судья снимал свою мантию, собираясь ухо¬дить. Наскоро помолившись, я схватил Библию в правую руку, надеясь, что по ней меня легко можно будет опознать как церковного служи¬теля, и побежал за судьей.
— Ваша честь! — позвал я. Судья Девидсон резко обернулся, раздраженный нарушением правил поведения в суде. — Ваша честь, не могли бы вы уделить мне внимание как цер¬ковному служителю?
Но в это время меня настигли охранники. Я полагаю, что тот факт, что жизнь судьи нахо¬дилась под угрозой, может быть объяснением последовавшего грубого обращения со мной. Двое охранников схватили меня под руки и поволокли по залу. В этот момент пресса ожи¬вилась, фоторепортеры старались заснять этот момент. Охранники выволокли меня в вести¬бюль.
— Закройте двери и никого не пускайте! — приказал офицер. Затем он обратился ко мне:
— Ну, мистер, где ваше оружие? Я уверял, что оружия нет. Меня еще раз обыскали.
— С кем вы пришли? Кто еще здесь с вами?
— Майлз Хувер. Он у нас заведует делами подростков.
Они привели Майлза. Он был более раздра¬жен, чем напуган. Кому-то из прессы удалось проникнуть в вестибюль, когда меня допраши¬вали. Я показал полиции мои документы, так что они знали, кто я. Сержант пошел к судье, чтобы узнать его решение, и, пока он ходил, репортеры забросали нас с Майлзом своими вопросами. Откуда мы? Почему мы так посту¬пили? Были ли мы заодно с "драконами"? Украли мы эти документы из церкви или поддела¬ли?
Вернулся сержант и сказал, что на этот раз меня отпустят, если я пообещаю сюда не воз¬вращаться.
— Не волнуйтесь, он не вернётся, — сказал Майлз.
Когда мы вышли в коридор, нас поджидало множество репортеров с камерами.
— Эй, священник, что это у вас в руке?
— Библия.
— Вы стыдитесь ее?
— Конечно, нет.
— Нет? Тогда зачем же вы ее прячете? Под¬нимите ее вверх, чтобы мы хорошо видели ее.
Я был достаточно наивен и послушался. За¬стрекотали камеры, и я представил себе, как это будет выглядеть в газетах: провинциаль¬ный священник, размахивая Библией, с под¬нявшимися дыбом волосами, прерывает судеб¬ный процесс.
И только один из них был более или менее объективен. Это был Гэйб Прессмен из Эн-Би-Си Ньюс. Он спросил меня, почему я заинтересо¬ван в судьбе этих ребят, совершивших ужасное преступление.
Я показал ему журнал:
— Вы видели эти лица?
— Да, конечно.
— И вы еще спрашиваете?
Гэйб Прессмен улыбнулся и сказал мне:
— Я понимаю вас. Да, пастор, вы не похожи на обычных искателей приключений.
Да, я не был похож на них. Достаточно того, что я думал, что будто выполняю некую бо¬жественную миссию, вытворяя все эти глупос¬ти, навлекая позор на свою церковь, город и семью.
Как только нас отпустили, мы устремились к машине. Майлз не проронил ни слова. Мы сели в машину, и там я заплакал.
— Поехали домой, Майлз. Пора отсюда выби¬раться.
Проезжая по Джордж Вашингтон Бридж, я повернулся и еще раз посмотрел на очертания Нью-Йорка. И вдруг в моем сознании прозву¬чал отрывок из Псалмов, который так часто вдохновлял меня. "Сеявшие со слезами, будут пожинать с радостью".
Что же это за водительство? Я начал сомне¬ваться, существует ли вообще получение точ¬ных указаний от Бога.
Как я посмотрю в глаза жене, родителям, общине? Прежде я стоял перед общиной и го¬ворил, что Бог побуждает мое сердце, а теперь я должен вернуться домой и сказать, что это была ошибка.
 
 
 
 
Глава 3
 
— Майлз, — сказал я, когда мы отъехали 80 км от моста, — ты не против, если мы поедем домой через Скрантон?
Майлз знал, к чему я клоню. Там жили мои родители. Честно говоря, мне просто хотелось выговориться.
К тому времени, как мы приехали в Скран¬тон, наша история уже попала в газеты. Дело это широко освещалось прессой, но заголовки становились уже не такими броскими. Газетчи¬ки выжали до последней капли все ужасы и мерзость этой истории. Психологические, со¬циологические и пенологический аспекты уже истощились. И вот теперь, как бальзам на серд¬це редакторов, этот случай получил дополни¬тельную окраску и уж они постарались вовсю.
Мы находились уже на окраине Скрантона, когда я задумался о том, как вся эта история подействует на моих родителей. Я был словно маленький обиженный мальчик, ждущий уте¬шения, но сейчас приближающаяся встреча пу¬гала меня. В конце концов, имя, подвергнув¬шееся осмеянию, было и их именем.
— Может, они не читали газету, — сказал Майлз.
Газету они прочитали. Она лежала на ку¬хонном столе, развернутая на странице, где была помещена статья и фотография размахи-вающего Библией молодого священника с ди¬ким взглядом, которого выгнали из зала засе¬дания суда по делу об убийстве Майкла Фер-мера.
Отец и мать вежливо, почти официально, поздоровались со мной.
— Дэвид, — сказала мать, — какая приятная неожиданность.
— Здравствуй, сын, — сказал отец. Я сел. Майлз тактично удалился; пошел про¬гуляться, оставив меня наедине с родителями.
— Я знаю, о чем вы думаете, — кивнул я в сторону газеты, — вы думаете о том, как вам всё это пережить.
— Знаешь, сын, — сказал отец, — дело не в нас, дело в церкви. И в тебе самом. Ты можешь потерять свой сан.
Понимая его беспокойство обо мне, я про¬молчал.
— Что ты собираешься сделать, когда вер¬нешься в Филипсбург? — спросила мать.
— Я еще не думал об этом. Мать достала из холодильника бутылку мо¬лока.
— Ты не будешь возражать, если я дам тебе совет? — спросила она, наливая мне стакан молока (она всегда хотела, чтобы я попра¬вился).
Мать никогда не спрашивала разрешения да¬вать мне советы. Однако на этот раз она стояла с бутылкой молока в руке, ожидая, когда я кивну в знак согласия. Она как будто понима¬ла, что в этой борьбе я сам должен бороться за себя и, может быть, не желал ее совета.
— Когда ты вернешься домой, Дэвид, не торопись признаться в том, что ты был не прав. Пути Господа неисповедимы. Может быть, это часть Его плана, которого ты сейчас не можешь видеть целиком. Я всегда верила в твой здравый рассудок.
По дороге в Филипсбург я все время раз¬мышлял над словами матери. Какой здесь мо¬жет быть план Божий? Что хорошего могло принести мне это поражение?
Я отвез Майлза домой и поехал к себе домой боковой улицей. Если можно проскользнуть незамеченным на автомобиле, то именно это я и пытался сделать. Я закрыл дверцу машины так, чтобы она не хлопнула, и почти на цы¬почках прошёл в свою комнату. Там была Гвен.
Она подошла ко мне и обняла.
— Бедный Давид, — сказала она и только после долгой паузы спросила: — Что случи¬лось?
Я подробно рассказал ей, что произошло с тех пор, как мы расстались. Затем я сказал о словах матери, о том, что, возможно, всё не так уж и плохо.
— Тебе будет очень трудно объяснить всё это всему городу, Дэвид. Телефон трезвонит не переставая.
И он продолжал звонить еще три дня. Один чиновник из городского управления накричал на меня. Мои коллеги, церковные служители, сказали мне, что все это дешевая самореклама. Когда же, наконец, я решился выйти из дома, меня провожали неодобрительные взгляды. Один человек, который всё время пытался оживить деловую активность города, пожал мне руку, похлопал по плечу и сказал:
— Да, пастор, вы действительно прославили старый Филипсбург.
Но тяжелее всего была встреча с моими прихожанами. Они были вежливы и молчали. В то утро я взглянул на свою проблему с кафед-ры честно, без обмана.
— Я знаю, вас мучают некоторые вопросы, — сказал я, обращаясь к людям, сидевшим с ока¬меневшими лицами. — Прежде всего, я хочу сказать, что ценю ваше сочувствие, но вы, на¬верное, думаете: "Какой болван этот проповед¬ник, который думает, что любая его причуда есть веление Господа". Вы вправе так думать. И на самом деле все случившееся выглядит так, как будто я перепутал желание Бога со своим желанием. За это меня жестоко унизили. Мо¬жет это послужит мне хорошим уроком в дальнейшем? А теперь давайте откровенно 
спросим самих себя: если верно, что, трудясь здесь, на земле, мы исполняем волю Господа. то не должны ли мы ожидать, что Он каким-то образом сообщает нам Свою волю, хотя мы не всегда можем ее сразу понять?
Непроницаемые лица. Гробовое молчание. Я был плохим примером для жизни под руко¬водством Господа.
Но мои прихожане были люди необыкновен¬но добрые. Большинство из них сказало, что все происшедшее со мной выглядело действи¬тельно глупо, но они верили в чистоту моего сердца. Одна леди сказала:
— И все же мы хотим, чтобы вы были с нами, даже если другие этого не желают.
Она еще долго объясняла, что она этим хо¬тела сказать.
Потом случилась странная вещь. Ночью, ког¬да я молился, мне все не давал покоя один стих из Писания. Он постоянно приходил мне на ум: "...любящим Бога, призванным по Его из¬волению, всё содействует ко благу".
Этот стих звучал во мне с большой силой и убедительностью, хотя разум мой не принимал его. И вместе с этим мне пришла в голову такая безрассудная идея, что я старался отбросить ее, как только она приходила: "Возвращайся в Нью-Йорк".
Три ночи я старался отбросить ее, но не мог от нее отделаться. Я решил разобраться в этом. На этот раз я был подготовлен.
Во-первых, Нью-Йорк был неподходящим для меня местом. Мне не нравился город, и я не мог бы там жить. Само слово "Нью-Йорк" стало для меня символом смятения. С любой точки зрения было бы неверно покинуть Гвен и детей. Я не собирался трястись в дороге во-семь часов туда и восемь часов обратно толь¬ко для того, чтобы снова сделать из себя по¬смешище. О том, чтобы снова просить денег у общины, не могло быть и речи. Эти фермеры и углекопы и так давали больше, чем были долж¬ны. Как я объясню это им, если я сам еще не по¬нял это новое приказание вернуться на место моего поражения?
У меня не было никакого шанса повидаться с этими ребятами. В глазах официальных кругов города я был сумасшедшим. Никакая сила на земле не смогла бы меня заставить пойти в церковь с этим предложением.
И, все-таки, эта идея была такой настойчи¬вой, что в следующую среду я просил своих прихожан дать мне еще денег для того, чтобы вернуться в Нью-Йорк. Реакция моих людей была поистине удивительной. Опять, как и прежде, они подходили к столу один за дру¬гим и оставляли свои пожертвования. На этот раз было намного больше людей, но, что инте¬ресно, сбор был почти таким же, как и прош¬лый раз — семьдесят долларов.
На следующее утро мы с Майлзом двинулись в путь. Мы ехали по тому же маршруту, оста¬новились у той же бензоколонки, по тому же мосту въехали в Нью-Йорк. Когда мы проезжа¬ли по нему, я молился: Тосподи, я не пони¬маю, почему так все получилось на прошлой неделе по Твоей воле, и почему я снова воз¬вращаюсь в этот кошмар. Я не прошу открыть мне Твою цель, но прошу руководить моими действиями".
Еще раз мы нашли Бродвей и повернули в южном направлении по той единственной ма¬гистрали, которую мы знали. Мы ехали мед-ленно, и вдруг я ощутил непонятное желание выйти из машины.
— Я хочу найти место для машины, — сказал я Майлзу, — да и пройтись немного. Мы нашли незанятую платную стоянку.
— Я скоро вернусь, Майлз. Я даже не знаю, что я ищу.
Я оставил Майлза в машине и пошел по ули¬це. Немного пройдя, я услышал:
— Эй, Дэвид!
Вначале я не обернулся, так как подумал, что какой-то мальчик зовет своего друга. Но я снова услышал:
— Эй, Дэви, священник!
На этот раз я обернулся. Недалеко от меня стояли шесть подростков, на них были узкие брюки и куртки на молниях. Все, кроме одного, курили и все явно скучали.
Один из них отделился и направился ко мне. Мне понравилась его улыбка, когда он загово¬рил.
— Вы случайно не тот священник, которого выгнали из зала суда во время процесса по де¬лу Майкла Фармера?
— Да, а откуда ты меня знаешь?
— Ваше фото было напечатано в газетах, а ваше лицо легко запоминается.
— Да? Спасибо.
— Это не комплимент.
— Ты знаешь мое имя. Но я не знаю твоего.
— Томми. Я президент "мятежников". Я спросил Томми, не его ли это ребята стоят поблизости. Он предложил мне познакомиться с ними. Они смотрели на меня скучающими взглядами, пока Томми не сказал, что у меня была стычка с полицией. Ребята сразу оживились. Это был мой карт-бланш при общении с ними. Томми представил меня с гордостью.
— Эй, парни, это тот самый священник, кото¬рого выгнали из зала суда по делу Фармера.
Ребята один за другим подходили посмот¬реть на меня, и только один не двинулся с места. Он взял нож и начал выцарапывать не-цензурное слово на металлической рамке до¬рожного знака. Пока мы разговаривали, к нам присоединилось несколько девочек.
Томми расспрашивал меня, как я попал в суд, и я сказал ему, что хочу помогать под¬росткам, входящим в различные группировки. Меня слушали очень внимательно и многие из них сказали, что я "свой".
— Что вы понимаете под "своим"? — спросил я.
Их логика была проста. Их не любили поли¬цейские, меня тоже. Мы находились в одина¬ковом положении, и для них я был одним из своих. В дальнейшем я часто встречался с та¬кими умозаключениями. Внезапно я вспомнил, как меня тащили по проходу в зале суда, и всё предстало для меня в другом свете. Я почувс¬твовал лёгкий холодок, который обычно со¬провождал появление направляющей силы Божией.
У меня не было времени поразмышлять об этом, так как тот парень с ножом направился ко мне. Его слова, произнесённые языком уличного мальчишки, пронзили моё сердце значительно сильнее, чем это мог бы сделать нож.
— Дэви, — начал он. При этом он чуть рас¬правил плечи и я заметил, что остальные при этом отошли немного назад. Подросток демон¬стративно щелкнул ножом и начал небрежно срезать пуговицы моего пальто. Пока не кон¬чил, он не произнес ни слова.
— Дэви, — наконец сказал он, впервые по¬смотрев мне прямо в глаза, — если с нами что-нибудь случится...
Я почувствовал прикосновение кончика но¬жа и понял, что не будь той истории в суде, я никогда бы не смог разговаривать с этими под-ростками.
— Как тебя зовут?
Его звали Вилли, но об этом мне сказал дру¬гой парень.
— Вилли, я не знаю, зачем Господь привел меня в этот город. Но я хочу сказать тебе, что Он за вас, это я говорю тебе точно.
Вилли продожал пристально смотреть мне в глаза. Затем он убрал нож и отвел взгляд в сторону. Томми ловко переменил тему разго-вора.
— Дэви, если ты хочешь познакомиться с ребятами из разных группировок, ты можешь сделать это сейчас. Все эти ребята из "мятеж¬ников". Я также могу познакомить тебя кое с кем из Джи-Джи-Ай.
— Джи-Джи-Ай?
— Это означает "Трест великих гангстеров". Итак, не пробыв в Нью-Йорке и получаса, я уже имел возможность познакомиться с груп¬пировкой с другой улицы. Томми объяснил мне, как туда пройти, но я ничего не понял, и тогда он попросил одну из девочек, стоявших в стороне, которую звали Ненси, проводить меня к Джи-Джи-Ай. Члены этой шайки встре¬чались в подвале одного из домов 134-ой ули¬цы. Чтобы попасть в их центр, нам пришлось спуститься по темной лестнице мимо мусорных куч с отощавшими кошками, мимо нагро¬мождения пустых водочных бутылок.
Наконец Нэнси остановилась и слегка посту¬чала в двери. Два быстрых и четыре медленных удара.
Нам открыла какая-то девочка. Вначале я подумал, что она нас разыгрывает. Уж очень маскарадной бродяжкой она выглядела, босая, в руке бутылка с пивом, во рту сигарета, во¬лосы не убраны, плечо намеренно обнажено. Я чуть было не рассмеялся, но меня удержало от смеха то, что лицо девушки не выражало веселья и беззаботности и она была еще совсем ребенок. Девушка-подросток.
— Мария, — сказала Ненси, — разреши нам войти. Я хочу познакомить тебя с другом.
Мария пожала плечами и открыла дверь по¬шире. В комнате было темно, но когда мои гла¬за привыкли к темноте, я смог различить в ней парочки молодых людей и девушек. Они сиде¬ли вместе в этом холодном, зловонном поме¬щении. Кто-то зажег свет. Дети смотрели на меня тем же пустым взглядом, который я ви¬дел на лицах "мятежников".
— Это тот самый священник, которого вы¬гнали из суда по делу Фермера.
И сразу же внимание ребят было приковано ко мне. Более того, они симпатизировали мне. В этот вечер у меня была возможность впервые проповедовать нью-йоркским хулиганам. Я не старался много говорить. Сказал, что они лю¬бимы. Любимы такими, какие они есть, несмот¬ря на их пристрастие к наркотикам, алкоголю и сексу. Бог понимает, что ищут их души в то время, как они напиваются или ищут развлече¬ния в сексе. Бог хочет дать им все то, что они ищут: радость, веселье и цель жизни, но не из дешевой бутылки в этом гнилом подвале. У Господа есть для них более высокие планы.
Когда я сделал паузу, один подросток ска¬зал:
— Давай, давай, продолжай, мы врубаемся. Я впервые слышал такое выражение и оно означало, что их сердца тронуты, а это было самым дорогим комплиментом моей пропове¬ди.
Я бы покинул этот подвал с чувством вооду¬шевления и радости, если бы не одно. Здесь, среди членов Джи-Джи-Ай. я впервые столк-нулся с применением наркотиков. Мария, ко¬торая оказалась как бы главарём женской час¬ти группировки, прервала меня, когда я сказал о том, что Господь может помочь изменить их жизнь.
— Только не мою, Дэви, только не мою. Она поставила стакан и снова обнажила пле¬чо.
— Почему же, Мария?
Вместо ответа она закатала рукав и показала свою руку. Я не понял и сказал ей об этом.
— Иди сюда, — Мария подошла к свету и снова показала мне свою руку. Я увидел не¬большие ранки, похожие на укус комара. Неко-торые из них были уже засохшие, а другие со¬всем свежие. И вдруг я понял, что она хотела этим сказать. Она была наркоманкой.
— Я конченый человек, Дэви. У меня нет ни¬какой надежды, даже на Бога.
Я окинул взглядом всех остальных, надеясь, что это мелодрама. Но никто не улыбался. Тог¬да я понял то, что позже вычитал и в статисти¬ке полиции, и в сообщениях больниц: у меди¬цины нет эффективных средств против нарко¬мании. Мария выразила мнение специалистов: нет ни малейшей надежды для тех, кто, как она, впрыскивали героин прямо в кровь. Мария была обречена.
 
 
 
 
Глава 4
 
Когда, наконец, я добрался до стоянки на Бродвее, Майлз был искренне рад видеть меня.
— Я боялся, что ты опять ввязался в какую-то историю.
Когда я рассказал ему о двух преступных группировках, с которыми познакомился в те¬чение часа, у Майлза возникла та же мысль, что и у меня.
— Теперь ты понимаешь, что ты никогда не смог бы встретиться с ними, если бы тебя не вышвырнули из суда и не напечатали твое фо-то в газетах?
На этот раз мы поехали прямо в прокурату¬ру округа. Не потому, что мы надеялись, будто нас хорошо там примут, а потому, что путь к тем ребятам в заключении лежал только через нее.
— Мне хотелось убедить вас в том, что единственное, о чем я забочусь — это благопо¬лучие этих ребят.
— Пастор, даже если бы каждое ваше слово исходило прямо из вашей Библии, мы и тогда не смогли бы разрешить вам свидания с ними. Единственная возможность увидеть этих ребят без разрешения судьи Дэвидсона — это полу¬чить письменное разрешение родителей.
Передо мною открывалась новая возмож¬ность.
— А вы не смогли бы дать мне их имена и адреса?
— Простите, но мы не можем этого сделать. Выйдя на улицу я вытащил из кармана по¬трепанную страницу "Лайфа". Там была только фамилия руководителя шайки, Луиса Альваре¬са. Майлз остался в машине, а я зашел в конди¬терский магазин и разменял пятидолларовую бумажку на десятицентовые монеты. Затем я взял телефонный справочник и стал звонить всем Альваресам, которых только в Манхаттане было более двухсот.
 
— Это квартира Луиса Альвареза, который обвинялся в убийстве Майкла Фермера? — спрашивал я. В ответ — обиженное молчание. Разгневанные речи. Брошенная трубка.
Я израсходовал сорок монет, и мне стало ясно, что таким способом я никогда не попаду на свидание с ребятами.
Я вернулся к Майлзу в машину. Мы оба были обескуражены. Мы не имели ни малейшего по¬нятия, что нам предпринять. Там, в машине, среди небоскребов нижнего Манхаттана, воз¬вышавшихся над нами, я склонил голову. "Гос¬поди, — молился я, — если мы здесь по Твоей воле. Ты должен Сам направлять нас. Мы боль¬ше не знаем, что делать. Скажи, куда мы долж¬ны пойти, потому что мы сами не знаем"
Мы бесцельно двинулись в ту сторону, в ко¬торую была направлена наша машина. Оказа¬лось — на север. Мы попали в огромный кру-говорот машин на Таймс-Сквер. Когда мы вы¬брались из него, то потерялись у Сентрал Парк, где с трудом догадались о том, что там круго¬вое движение. Мы попытались выехать на пер¬вом же повороте, и оказалось, что эта авеню ве¬дёт к центру испаноязычного Гарлема. 
Внезапно во мне пробудилось желание выйти из ма¬шины.
— Давай поищем место для стоянки, сказал я Майлзу. Мы остановились у первого же сво¬бодного пятачка. Я выбрался из машины и по¬шёл по улице. Я остановился в недоумении — внутренне побуждение пропало.
Неподалёку сидела группа парней.
— Где живёт Луис Альварес? — спросил я одного из них. Они молча уставились на меня. Я пошёл дальше. Через некоторое время меня догнал юноша-негр.
— Вы ищете Луиса Альвареса?
—Да.
Он странно на меня посмотрел:
— Того, что в тюрьме за убийство калеки?
— Да. Ты знаешь его?
Юноша продолжал смотреть на меня.
— Это ваша машина? — снова спросил он. Его вопросы начали надоедать мне.
— Да, а что?
Тот пожал плечами.
— Вы как раз перед его домом останови¬лись.
Я почувствовал, как мурашки побежали у меня по телу. Я указал на старый дом.
— Он живёт здесь? — почти прошептал я. Парень кивнул. Я вопрошал иногда у Госпо¬да, когда молитвы оставались без ответа, но ещё труднее поверить в столь ясно отвеченную молитву. Мы только что попросили Его направить нас, и Он привёл нас прямо к порогу Луиса Альвареса.
— Благодарю тебя, Боже, — сказал я вслух.
— Что вы сказали?
— Спасибо тебе, большое спасибо, — сказал я.
Увидев на почтовом ящике имя "Альварес", я быстро поднялся на третий этаж. В коридоре было темно и пыльно, пахло мочой.
 
— Мистер Альварес? — спросил я, найдя дверь с аккуратно написанной табличкой.
Кто-то откликнулся по-испански, и надеясь, что это приглашение войти, я толкнул дверь и заглянул в комнату. Там на стуле сидел строй¬ный темнокожий мужчина с чётками в руках. Он поднял глаза и лицо его просветлело.
— Вы Дэви, — медленно проговорил он. — Вы тот священник, которого вышвырнули по¬лицейские.
— Да, — сказал я и подошёл к нему.
— Я молился о том, чтобы вы пришли. Вы нам поможете?
— Я хочу. Но мне не позволяют увидеть Луиса. У меня должно быть письменное раз¬решение от вас и от других родителей.
— Я дам его.
Альварес достал из кухонного ящика ручку и листок бумаги. Медленно написал разреше¬ние увидеться с Луисом Альваресом,  аккурат¬но сложил листок и отдал его мне.
— У вас есть адреса и имена других родите¬лей?
— Нет, — ответил отец. — В том-то и дело. Мы не были близки с сыном. Господь привёл вас сюда. Он и доведёт вас до остальных.
Итак, спустя всего несколько минут после того, как мы наугад остановились в Гарлеме, я уже имел одно письменное разрешение. Я вы¬шел из дома Альвареса, размышляя о том, воз¬можно ли, что Господь буквально привёл нашу машину по этому адресу в ответ на молитву отца. Но мой разум искал другого объяснения.
Возможно, я видел этот адрес в какой-либо га¬зете и сохранил его в своём подсознании.
Продолжая размышлять об этом, я спускал¬ся по ступеням тускло освещённого коридора и тогда случилось то, что никак нельзя объяс-нить подсознательной памятью. Поворачивая за угол, я едва не столкнулся с юношей лет семнадцати, спешившим наверх.
— Прошу прощения, — произнёс я не оста¬навливаясь.
Он взглянул на меня, что-то пробормотал и помчался дальше. Но когда я проходил под висящим фонарём, он остановился и вновь взглянул на меня.
— Пастор?
Я обернулся. Он вглядывался в сумерках, стараясь получше разглядеть меня.
— Это не вас вышвырнули из суда?
— Да, я Дэвид Уилкерсон. Мальчик протянул руку.
— Я Анжело Моралес. Я из компании Луиса. Вы были у Альваресов?
—Да.
Я сказал Анжело, что мне нужно было их разрешение на свидание с Луисом. И вдруг я почувствовал в этой встрече провидение Гос-подне.
— Анжело, — сказал я, — мне нужно разре¬шение от родителей всех мальчиков на свида¬ние с ними, но у нас нет их адресов. Но, навер-ное, ты их знаешь?
Анжело сопровождал нас, пока мы не объе¬хали весь Гарлем, где жили семьи всех на¬ходящихся под судом мальчиков. Пока мы еха¬ли, Анжело рассказал нам кое-что о себе. Если бы не зубная боль, он бы тоже был вместе со всеми в ту ночь, в которую ребята "отделали Майкла Фермера". Он сказал, что ребята, идя в парк, ни о чем не думали. Они просто отпра¬вились в парк в поисках приключений. Если бы не Майкл Фермер, они бы здорово побесились.
"Побеситься" означало устроить драку меж¬ду группировками. Мы многое узнали от Ан¬жело, и наше предположение подтвердилось. Ребята из этой компании — все ли они были таковы? — скучали, чувствовали одиночество и внутри у них накипала злость. Они искали развлечений, жаждали общения с себе подоб¬ными — и находили их, где только было воз¬можно.
У Анжело была удивительная способность объяснять многие вещи. Он был смышлёным и привлекательным мальчиком и во всем хотел помочь нам. Мы с Майлзом решили, что, как бы ни повернулись в дальнейшем наши дела, мы будем поддерживать отношения с Анжело Моралесом и укажем ему другой путь.
В течение двух часов мы получили все под¬писи.
Записав адрес Анжело и пообещав держать с ним связь, мы попрощались и поехали обратно в город. Сердца наши пели от счастья. И мы сами пели, пробираясь через толчею машин на Бродвее. Закрыв окна автомобиля, мы распе¬вали хорошие, старые евангельские песни, ко¬торые мы выучили еще в детстве. Свершившие¬ся за последнее время чудеса вселили в нас уверенность, что, если мы опираемся на под¬держку Христа, то все двери будут открыты перед нами.
Откуда мы могли знать, что спустя некото¬рое время все двери снова с треском захлопнутся перед нами? Ибо, имея все подписи, мы так и не могли повидаться с подсудимыми.
Прокурор округа был очень удивлен, увидев нас так скоро со всеми требуемыми подпися¬ми. Он выглядел как человек, который вынужд¬ен делать невозможное. Он позвонил в тюрьму и сказал, что, если ребята захотят встретиться с нами, нас должны пропустить.
И вот в самой тюрьме перед нами стало со¬вершенно неожиданное и непонятное препят¬ствие, воздвигнутое не ребятами, не властями города, а нашим собратом-священником.
Тюремный капеллан, который заботился о ребятах, решил, что их знакомство с новым священником выведет их из духовного равно-весия. Каждый мальчик написал бумагу: "Мы хотим поговорить с Дэвидом Уилкерсоном". Но капеллан зачеркнул "хотим" и вписал "не хо¬тим", и никакие мольбы не заставили его изме¬нить свое решение.
И вот мы вновь пересекаем мост Джорджа Вашингтона, весьма и весьма обескураженные. Почему так случилось, что мы получили такую поддержку, но в конце все наши старания сно¬ва сведены на нет?
Когда поздно вечером мы ехали вдоль Пен¬сильвания Тернпайк и до дому оставалась еще половина пути, я вдруг увидел луч надежды в поглотившей нас тьме.
— Ха! — воскликнул я, разбудив своим воз¬гласом Майлза.
— Что "ха"?
— Я знаю, что делать.
— Вот и хорошо, что все уладилось, — ска¬зал Майлз, отворачиваясь и снова закрывая глаза.
Этот луч надежды мелькнул в образе заме¬чательного человека — моего деда. Я наде¬ялся, что он разрешит мне приехать к нему и изложить все мои затруднения.
 
 
 
 
 
Глава  5
 
— Знаешь, что я думаю обо всем этом? — спросила Гвен.
Мы пили с ней чай на кухне перед моим отъездом к дедушке.
— Мне кажется, тебе необходимо почувст¬вовать свою причастность к некоей великой традиции. Я думаю, тебе хочется соприкос¬нуться с прошлым, и мне кажется, что ты прав. Окунись в прошлое, Дэвид, именно это тебе сейчас нужно.
Я позвонил дедушке и сказал, что приеду к нему.
— Приезжай немедленно, — ответил он, — мы обо всем поговорим.
Моему деду было 79 лет, и он, как всегда, был полон энергии. Раньше моего деда знали везде. Он был англо-уэльско-голландского происхождения и был сыном, внуком и, может быть, правнуком священников. Начало тради¬ции теряется в раннем периоде протестант¬ской Реформации в Западной Европе и  на  Бри¬танских островах.
Насколько я знаю, с тех пор, как священно¬служители начали совершать христианские бракосочетания, в каждом приходе был какой-нибудь Уилкерсон.
До фермы моего деда, расположенной в То¬ледо, штат Огайо, было довольно далеко. Боль¬шую часть пути я провел в раздумьях о минув-шем: то были очень живые воспоминания, осо¬бенно, когда речь шла о дедушке.
Дедушка родился в Кливеленде, штат Тенесси. К двадцати годам он уже был священником. Это хорошо, что он был молод, потому что жизнь была сурова. Он был разъездным пропо¬ведником. Это означало, что большую часть времени он проводил в седле. Он ездил верхом от одной церкви к другой и обычно сам был и проповедником, и регентом, и церковным сто¬рожем. Он всегда приходил в церковь первым, включал свет, выметал мышиные гнезда и проветривал помещение. Затем собиралась вся община и они пели что-нибудь старое — "Уди¬вительная милость", "Что за друг нам Христос" и другие. Затем он проповедовал.
Проповеди моего дедушки были довольно необычными, и некоторые примеры и аргумен¬ты шокировали его современников. Например, когда мой дедушка был молодым священником, считалось грехом носить ленты и перья. В не¬которых церквах прихожане приносили нож¬ницы. И если к алтарю подходила женщина, у которой на шляпе была лента, эти ножницы пускались в ход, да ещё читались нотации". Как же вы попадете на небеса со всеми этими лен¬тами на вашей одежде?"
Но мой дедушка изменил свое мнение на этот счет. Став старше, он создал особый принцип евангелизации, который он назвал "методом отбивных".
— Ты побеждаешь людей точно так же, как ты побеждаешь собаку, — часто говорил он. 
— Ты видишь на улице собаку с костью в зубах. Ты ведь не отбираешь у нее эту кость и не объясняешь, что это вредно для нее, просто даёшь ей отбивную и она бросает свою кость. Вместо того, чтобы забирать кости у людей или срезать перья с их одежды, я лучше подброшу им отбивных. Что-нибудь с настоящим мясом и жизнью внутри. Я расскажу им о Новом  Начале.
Дедушка проповедовал не только в церквах, но и на собраниях в палатках. До наших дней докатилась слава о том, как интересно удава¬лось старому Джею Уилкерсону проводить та¬кие собрания. Однажды, например, он пропо¬ведовал в Джамайке, церкви на Лонг Айленде в Нью-Йорке. Собралось много народу, потому что был воскресный день и к тому же 4 июля — День независимости.
В тот день мой дедушка заехал к своему другу по какому-то делу, связанному со ско¬бяными товарами. И тот показал ему какой-то новый материал, который трещал и рассыпался искрами, когда на него наступали. Он расчиты¬вал, что это пригодится ему на фейерверке. Четвёртого июля. Дедушка был весьма заинт¬ригован этим веществом и купил себе некото¬рое количество. Затолкав его себе в карман, он вскоре забыл о нем.
Мой дедушка в тот день говорил о новой жизни во Христе, а также об аде, живо и образ¬но описывая его. Во время проповеди его рука нащупала в кармане то самое вещество. Ти¬хонько он высыпал его позади себя и с невоз¬мутимым видом продолжал повествовать об аде, прохаживаясь по платформе, как вдруг из-за его спины повалил дым и затрещали искры. Вскоре разнеслась молва о том, что уж если Джей Уилкерсон проповедует об аде, то этот ад можно увидеть воочию.
Полагали, что мой отец будет таким же странствующим служителем, что и дед. Но мой отец был совершенно другим человеком. Он был больше священник, чем евангелист. По¬скольку мой дедушка проповедывал по всей стране, то мой отец вырос, остро ощущая не¬достаток надёжности и безопасности посто¬янного дома, и это отразилось на его карьере. За каждый вечер был в новой. Мой отец со¬здавал постоянные надёжные церкви, где его любили и в любое время могли обратиться к нему со своими бедами и нуждами.
— Я думаю, что для церкви необходимы оба типа священников, — сказал мне однажды отец, когда мы жили в Питсбурге. — Но я завидую способности твоего деда выбивать гордость из людей. Нам этого как раз недостает сейчас.
Именно это и произошло у нас, когда дедуш¬ка в очередной раз заскочил к нам (он всегда именно "заскакивал").
Церковь моего отца располагалась в феше¬небельном пригороде Питсбурга, где жили банкиры, юристы, врачи. Это было достаточно необычное месторасположение для церкви пя¬тидесятников, так как наши службы бывают шумны и вольны. Мы старались проводить на-ши богослужения скромно и тихо из уважения к окружающим. Но дедушка решил показать, что мы неправы.
В те дни все наши прихожане старались подражать жизни своих соседей — быть сте¬пенными и светскими.
— И мёртвыми, — говорил дед, — а ведь ве¬ра даёт жизнь.
Отец пожал плечами, ему пришлось со¬гласиться. И тут он допустил ошибку — по¬просил деда проповедовать вместо него в вос¬кресенье.
Я присутствовал на той службе и никогда не забуду выражения лица моего отца, когда при¬шел дедушка и первым делом снял свои гряз¬ные калоши и поставил их прямо на алтарь.
— Ну, — сказал мой дед, поднимаясь и осма¬тривая пораженную общину, — что смущает вас в этих грязных калошах на алтаре? Я немного запачкал вашу прекрасную церковь? Я уязвил вашу гордость? Держу пари, что если бы я за¬дал вам этот вопрос, вы бы ответили, что у вас ее нет.
Отец поёжился.
— Давай, давай, выкручивайся, — сказал дед, поворачиваясь к нему. — Где дьяконы церкви? Дьяконы подняли руки.
— Я хочу, чтобы вы открыли все окна. Мы немного пошумим. Я хочу, чтобы все эти бан¬киры и судьи, сидящие на верандах своих до-мов, узнали, что это такое — радость в вере. Сегодня вы сами будете проповедовать своим соседям.
Затем дедушка попросил всех встать. Мы все поднялись со своих мест. Дедушка приказал нам маршировать по церкви, хлопая в ладоши. И мы маршировали и хлопали в ладоши. Он за¬ставил нас хлопать в ладоши 15 минут, и по¬том, когда мы хотели закончить, он покачал головой, и мы продолжали.
Затем он приказал нам петь. И так мы мар¬шировали, хлопали в ладоши и пели, и каждый раз, когда мы замедляли шаг или переставали пение, дедушка открывал окна еще шире. Я взглянул на отца и понял, о чём он сейчас думает: "Что ж, этого я не переживу, но, всё-таки, хорошо, что так получилось". И он запел гром¬че всех.
Вот эти была служба!
Отец узнал о реакции соседей на следующий день. Он пришел в банк по делу. И конечно же, за большим столом сидел один из наших сосе¬дей. Отец хотел повернуть назад, но тот оклик¬нул его.
— Преподобный Уилкерсон, вот это пение было у вас вчера в церкви! Все говорят от этом. Мы знали, что ваши люди хорошо поют и мы все время ждали, когда вы запоете. Это самое замечательное из всего того, что случалось в нашем районе.
Следующие три года в церкви царил дух свободы и силы. Это было для меня хорошим уроком.
— Ты должен проповедовать Пятидесятни¬цу — сказал дедушка моему отцу, когда позд¬нее они обсуждали ту службу. — Будучи осво-бождённой от всяческих наслоений. Пяти¬десятница означает силу и жизнь. Вот что во¬шло в церковь в тот момент сошествия Духа Святого в день Пятидесятницы.
— И когда в тебе есть сила и жизнь, — про¬должал дедушка, — значит ты здоров, а если ты здоров, значит, ты можешь немножко и по¬шуметь. Это полезно для тебя и, естественно, ты можешь немного испачкать свои башмаки.
Для дедушки испачкать башмаки означало не только ходить туда, где грязь и нужда, но также и то, что можно стереть носки ботинок от долгого моления на коленях.
Мой дед был муж молитвы, и вся его семья была похожа на него в этом отношении. Он воспитал моего отца в любви к молитве, а отец, в свою очередь, передал это мне.
— Дэвид, а ты молишься о помощи, когда у тебя неприятности? — спросил однажды у меня дед.
Сначала этот вопрос показался мне незна¬чительным, но дедушка настаивал и я понял, что он клонит к чему-то очень важному.
 
Конечно же, я благодарил Бога за все хоро¬шее, что у меня было: за родителей и дом, за учебу. И я постоянно, всей душой молился о том, чтобы однажды Господь избрал меня для исполнения Его воли в этом мире. Но я редко молил Бога о какой-то конкретной помощи.
— Дэвид, — сказал дед, глядя на меня без обычной искринки в глазах, — день, когда ты научишься открыто молиться о какой-то осо¬бой нужде, станет днём, в который ты по¬знаешь силу молитвы.
Я тогда не все понял из того, что он мне го¬ворил, потому что мне было всего 12 лет и еще я инстинктивно боялся этой мысли — мо-литься открыто, публично. Это означало ска¬зать вслух, так, чтобы слышали другие: "Я хочу того-то и того-то". А это означало идти на риск, что молитва не будет услышана.
Смысл дедушкиного высказывания открылся мне совершенно неожиданно и при трагиче¬ских обстоятельствах. Сколько я помнил, мой отец был очень болен. У него была язва две¬надцатиперстной кишки и более десяти лет он жаловался на боли.
Однажды, возвращаясь из школы, я увидел промчавшуюся мимо меня "скорую помощь". Я сразу догадался, куда она направляется и ещё издалека услышал крики отца.
В гостиной сидели несколько человек из на¬шей церкви. Врач не пустил меня в комнату к отцу. Я бросился к маме.
— Мама, он умирает?
Мать посмотрела мне в глаза и решила ска¬зать правду:
— Врач полагает, что он проживет не более двух часов.
В это время отец особенно громко закричал от боли. Мать сжала мое плечо и быстро побе¬жала в комнату.
— Я здесь, Кеннет, — сказала она, закрывая за собою дверь, но прежде, чем дверь закрылась, я увидел, почему меня не пустили к отцу. Его постель и пол были залиты кровью.
В этот момент я вспомнил слова дедушки: "Тот день, когда ты научишься открыто мо¬литься о чём-нибудь особенном, то будет день, когда ты почувствуешь силу". Вначале я хотел пойти в гостиную, где сидели члены общины, и сказать, что я буду молиться за то, чтобы мой отец выздоровел, но не смог этого сделать. Да¬же в этот критический момент я боялся под¬вергнуть испытанию свою веру. Не вняв словам деда, я спрятался от всех в подвале, где у нас хранился уголь, и начал молиться, стараясь громкостью голоса восполнить недостаток ве¬ры.
Я не подозревал, что молился я как бы в громкоговорящую систему.
Наш дом обогревался горячим воздухом, и в каждую комнату были проведены трубы для него, выходящие из печи, рядом с которой я молился, поэтому мой голос разносился по всем комнатам. Сидевшие в гостиной вдруг услышали жаркую молитву, как бы прони¬кавшую через стены. Слышали ее и врач, и мой отец, лежавший в кровати.
— Позовите сюда Дэвида, — прошептал он. Меня провели наверх мимо любопытных глаз. Я пришел к отцу. Отец попросил доктора Брауна немного подождать в холле и сказал, чтобы мама прочитала 22 стих из 21 главы Евангелия от Матфея. Мать открыла Библию, нашла нужное место и прочитала: "И все, чего ни попросите в молитве с верою, получите". Я почувствовал сильное волнение:
 
— Мама, не можем ли мы применить это к папе?
Мать прочла этот отрывок раз двенадцать, и, пока она читала его, я поднялся с кресла, подошел к отцу и положил руку на его лоб.
— Иисус, — молился я, — Иисус, я верю то¬му, что Ты сказал. Исцели моего папу.
Затем я подошел к двери, открыл ее и сказал громко и четко:
— Пожалуйста, войдите, доктор Браун. Я... (мне трудно было вымолвить это) я молился с верой в то, что отцу станет легче.
Доктор Браун снисходительно отнёсся к серьёзности двенадцатилетнего мальчика, улыбнулся тёплой сострадальческой, но без тени веры улыбкой. Но эта улыбка сменилась сначала замешательством, затем  выражением  крайнего  удивления, когда он осмотрел отца.
— Что-то произошло, — сказал он. Голос его прозвучал так тихо, что я еле расслышал, что он сказал. Дрожащими руками доктор Браун взял инструменты и измерил отцу давление.
— Кеннет, — произнёс он, поднимая веки моего отца, ощупывая его живот и проверяя давление, — Кеннет, как вы себя чувствуете?
— Я чувствую как будто бы прилив сил.
— Кеннет, — сказал доктор, — я только что был свидетелем чуда.
Мой отец тут же встал на ноги, а я в тот же момент был избавлен от сомнений о силе мо¬литвы.
В этот день, направляясь на дедушкину фер¬му, я вспомнил этот случай, происшедший много лет назад.
Я был очень рад увидеть деда таким же жиз¬нерадостным, как всегда. Он стал немного мед¬лительным в движениях, но его ум был по-прежнему живым и мудрость проницательной. Он уселся в старое кресло, и я рассказал ему о всех моих приключениях. Я говорил около ча¬са без перерыва, а он только изредка задавал мне вопросы. Я закончил свое повествование своим собственным вопросом:
— Дедушка, что ты думаешь насчет всего этого? Как ты считаешь, был ли это Божий при¬зыв помочь тем ребятам?
— Нет, — сказал дед.
— Но столько всего... — начал я.
— Я думаю, — продолжал он, — что эта дверь навсегда закрылась для тебя, Дэвид. Ду¬маю, что Господь не даст вскоре возможности тебе увидеть тех семерых ребят. И я скажу те¬бе, почему. Потому что, если ты увидишь их, ты сочтешь, что твоя миссия среди нью-йоркских подростков закончена. А я думаю, что для тебя приготовлены более важные вещи.
— Что ты имеешь в виду?
— Дэви, сынок, у меня такое ощущение, буд¬то тебе вовсе и не предназначалось встре¬титься с этими семерыми ребятами, но, напро¬тив, с тысячами таких, как они.
Сделав паузу, чтобы я всё понял, дед про¬должал:
— Я имею в виду всех запутавшихся, опу¬танных грехом и преступлением ребят Нью-Йорка, которые могут кончить убийством, ес¬ли мы не поможем им. У меня такое предчув¬ствие. А ты, Дэвид, единственное, что должен сделать — это расширить свой горизонт.
 
Мой дедушка умел вдохновить меня. Мое прежнее желание как можно скорее убраться из Нью-Йорка переросло в совершенно проти¬воположное желание вернуться назад и как можно скорее взяться за работу. Я сказал это деду, но он только улыбнулся в ответ.
— Легко говорить об этом, сидя в этой теп¬лой кухне и разговаривая со своим старым де¬душкой. Но подожди, когда ты встретишься с этими подростками и увидишь, насколько они полны ненависти и греха, ты увидишь, как не¬легко будет работать с ними. Они хуже, чем ты думаешь. Это всего лишь подростки, но они знают уже, что такое убийство, изнасилование, гомосексуализм. Как ты собираешься разре¬шить такие проблемы, когда столкнешься с ни¬ми?
— Честно говоря, я не знаю.
— Позволь мне самому ответить на этот во¬прос, Дэвид. Вместо того, чтобы останавли¬ваться на этом, ты должен сосредоточить все внимание на самом главном в Евангелии. А что, ты думаешь, является самым главным?
Я посмотрел ему в глаза.
— Я достаточно много слушал своего соб¬ственного деда, чтобы дать ему ответ из его собственных же проповедей. Самое главное в Евангелии — это возрождение, рождение к но¬вой жизни.
— Ты отлично отбарабанил это, Дэвид. По¬дожди. и ты увидишь, как действует Господь. И тогда в твоем голосе будет больше волнения. Для тебя это пока только теория. И все же ве¬ликое во Христе очень просто: настоящая встреча человека с Богом производит переме¬ну в нем.
Судя по тому, что силы моего деда в конце концов начали иссякать, я понял, что наш раз¬говор скоро закончится. Дедушка встал с крес¬ла и пошел к двери. Но зная, что в душе он лю¬бит драмы, я чувствовал, что самое важное в нашем разговоре будет произнесено сейчас.
— Дэвид, — сказал дедушка, взявшись за ручку двери, — я действительно обеспокоен твоей будущей жизнью в Нью-Йорке. До сих пор ты был защищён совсем другим образом жизни. Когда ты встретишься с человеческой злобой во плоти, это может глубоко потрясти тебя.
И он рассказал историю, которая, как мне показалась вначале, не имела никакого отно¬шения к нашему разговору:
— Однажды я прогуливался по холмам и увидел огромную змею толщиной 3 дюйма и 5 футов длиной. Она зловеще сверкала на солнце своей безобразной кожей. Я испугался её и не двигался, просто смотрел. И там я увидел чу¬до — рождение нового существа. Змея сброси¬ла свою старую кожу, превратившись в новое, поистине прекрасное творение. Она уползла, а старая кожа осталась лежать на солнце.
Когда ты начнешь работать в Нью-Йорке, не ужасайся внешнего вида твоих ребят, как я тогда вида змеи. Бог не обращает на это вни-мания. Он ждет, пока каждый из них не сбросит свою старую кожу. Он желает видеть человека. рожденного заново.
Не забывай об этом. Дэвид, когда ты встре¬тишь своих змей, которых очень много на за¬дворках Нью-Йорка.
 
 
 
 
 
Глава  6
 
Я ехал в Нью-Йорк совершенно новым чело¬веком. Я уже не был тем, кто приехал только для того, чтобы помочь семерым ребятам, об¬виняемым в убийстве. "Но если я должен де¬лать что-то другое, я бы хотел иметь полное представление о том, что мне предстоит де-лать", — сказал я себе.
Где-то в глубине моего разума имелось не¬кое видение, будто полузабытый сон. Я знал только, что оно имело отношение к помощи, которую я должен оказать ребятам, таким же, как Луис и его друзья.
Пока же я не хотел упускать ни единого шанса найти контакт с компанией Луиса. При¬говор уже был вынесен. Четырем — тюремное заключение, включая самого Луиса, троих от¬пустили. Из этих троих одного отправили в психиатрическую больницу, второго родители должны были увезти из города, третий возвра¬щался домой. Я решил встретиться с ним.
Когда я пришел по адресу на 125 улицу, я увидел на двери новое имя. Тем не менее, я постучал и не удивился, когда дверь открыла мать того мальчика. Она помнила меня с тех пор, как я был у них прошлый раз, и, казалось, была рада видеть меня.
— Входите, — сказала она, — как видите, нам пришлось сменить фамилию на двери. Нам нет покоя, однажды на стене написали: "Вышлите своего сына из города или убейте его"
В гостиной их четырехкомнатной квартиры на кресле, на диване, на столе — всюду лежали груды газет, в которых были напечатаны за¬метки о суде.
— Вы просто не представляете, преподоб¬ный Уилкерсон, что значит каждый день от¬крывать газеты и видеть фото своего сына в за¬ле суда. Все эти газеты нам принесли соседи. Мужу приносили такие газеты ещё и на работу.
Мы пошли на кухню, в которой вкусно пахло жареным, и там обсудили планы на будущее.
— Вы сделаете попытку остаться здесь?
— Мы хотели бы уехать, но не можем из-за работы мужа.
— Но здесь вашему сыну грозит опасность.
—Да.
— Не хотели бы вы отправить его к нам в Пенсильванию? Ему там будут очень рады.
— Нет, — ответила женщина, переворачивая жаркое, — когда мой сын вернется из суда, мы наверняка отошлем его отсюда. Но только с кем-то из своих. Никто не увидит его больше, как будто он никогда здесь и не жил.
Через полчаса, выходя из дома, я увидел ту надпись, о которой мне говорила мать под¬ростка, начертанную желтым мелом на стене дома. Кто-то старался стереть ее, но все же можно было разобрать: "... или убейте его".
Таким образом, мне опять не удалось встре¬титься и с этим мальчиком из компании Луиса. Вероятно мне следовало признать, что в этих закрытых дверях всё же есть какой-то смысл. Возможно, этот смысл был в появившейся меч¬те, преследовавшей меня. Каким бы неподго¬товленным я ни был, я настроился встретить на этих улицах то, что можно было бы назвать 
судьбой.
— Господи, — сказал я, покидая 125 улицу и направляясь к своей машине, — если Ты посы¬лаешь меня сюда, то научи меня, как действо¬вать.
Это было началом моих четырехмесячных скитаний по улицам Нью-Йорка. На протяже¬нии марта, апреля, мая и июня 1958 года я при¬езжал в город каждую неделю в свой выход¬ной. Я вставал рано утром, приезжал в Нью-Йорк и до ночи бродил по улицам города, воз¬вращаясь домой рано утром следующего дня.
Я тратил время не напрасно. Меня не поки¬дало чувство, что мне поставлена цель свыше, хотя всё это не становилось менее таинствен-ным. Я не мог поступать по-другому. Каждую неделю я вновь и вновь возвращался в город, старался быть открытым, всё время ожидая ответа.
Я хорошо помню первый вечер моих четы¬рехмесячных скитаний. Мария сказала мне тогда, что одним из самых жестоких районов Нью-Йорка является Бердфорд Стувезан, Брук¬лин.
— Пастор, — сказала она, — если вы хотите увидеть Нью-Йорк с самой его худшей сторо¬ны, поезжайте по Бруклинскому мосту и рас-кройте пошире глаза.
Хотел ли я на самом деле увидеть Нью-Йорк с самой худшей стороны? Я не был в этом уве¬рен. Но, все-таки, семеро участников дела Фер¬мера родились в этом логове. И если я хочу расширить свои горизонты, как сказал мой дед, может мне сначала опустить глаза?
Итак, я проехал по Бродвею, миновал Тайме Сквер и Мартиник, где мы останавливались с Майлзом, и далее к Бруклинскому мосту. На другой стороне я получил точные указания как ехать от полицейского. Итак, я впервые ехал в то место, где, как полагают, убийц на квадратный фут больше, чем где бы то ни было на земле. Тогда, робко двигаясь по улицам, я еще не знал, что спустя некоторое время эти места будут так же знакомы мне, как родные улицы Филипсбурга.
Когда-то Бедфорд Стувезант населяли се¬мьи среднего класса, которые жили в аккурат¬ных домиках с садиками. Теперь это — негри¬тянское и пуэрториканское гетто. Я въехал в этот район холодным мартовским вечером, и мне пришлось долго ездить, прежде, чем я смог найти свободную стоянку для машины. Здесь улицы практически не очищались от сне¬га и большинство машин будто примерзли к бордюрам. Пешком ходить было рискованно, в слякоти по щиколотку и по скользким кучам отбросов. Я бродил в одиночестве по улицам, всматриваясь и вслушиваясь в ту жизнь, о су¬ществовании которой просто не подозревал, находясь в безопасности своих гор.
На обледенелой мостовой лежал пьяный. Когда я остановился, чтобы помочь ему, он обругал меня. Я сказал о нем полицейскому. Он пожал плечами и сказал, что разберется. Отойдя немного, я обернулся и увидел, что полицейский по-прежнему стоял на месте, по¬махивая дубинкой.
У открытой двери стояли две девушки.
— Сюда, сюда! — крикнули они мне. — Ты ищешь компанию?
Напротив, через дорогу, группа подростков столпилась у кондитерского магазина. На них были кожаные куртки с любопытным знаком сзади. Я хотел поговорить с ними, но не ре-шался. Будут ли они слушать меня, или станут смеяться надо мной?
В конце концов, я не подошел к ним этим ве¬чером. Я прошелся еще немного мимо баров, переполненных мусорных баков, мимо церквей и полицейских участков, мимо полуразрушен¬ного дома с разбитыми окнами и дощечкой с надписью "По газонам не ходить", торчащей из грязного снега.
Возвращаясь к машине, я услышал три ко¬ротких выстрела. Потом я подумал, что, навер¬ное, ошибся, потому что все люди на улице бы-ли спокойны. Но через минуту мимо меня про¬неслась полицейская машина, завывая сиреной и мигая красными огнями. Только шесть чело¬век остановились посмотреть, как полицей¬ские выносили из дома мужчину с повисшей плетью рукой, из которой капала кровь. У него было прострелено плечо. Чтобы собрать толпу в Бедфорд-Стувезан нужно было нечто боль¬шее, чем выстрел в плечо.
Я вернулся в машину, повесил на окно ста¬рую рубашку, уединившись таким образом, укрылся ковриком и уснул.
Сейчас бы я так не поступил. Теперь-то я знаю наверняка, что мне нечего было бояться взрослых или подростков. Вся опасность была в малышах. Эти восьми-, девяти-, десятилетние дети по-настоящему опасны, потому что они совершают насилие ради насилия. У них есть ножи и пистолеты, оружие их старших товари¬щей, и они думают, что действуют, как мужчи¬ны, пуская его в ход. Если бы мне сегодня при¬шлось ночевать на улице, я боялся бы именно таких малышей.
Но в то утро я проснулся в полном порядке. Может, меня защитила моя собственная наив¬ность, или спасли слова из 90 Псалма, которые я многократно повторял, прежде чем уснуть:
Ибо ты сказал: "Господь — упование моё", Всевышнего избрал ты прибежищем твоим. Не приключится тебе зло. а язва не прибли¬зится к жилищу твоему. Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе —
охранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнёшься о
камень ногою твоею.
На аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и дракона.
Постепенно я изучил все эти улицы за четы¬ре месяца хождений по ним. В этом мне много помогли Мария и Анжело. Я поддерживал тес¬ную связь с Анжело после той первой встречи с ним.
— Анжело, — спросил я его однажды, когда мы шли по Гарлему, — как ты думаешь, что является самой большой проблемой для ребят вашего города?
— Одиночество, — не задумываясь, ответил он.
Это был странный ответ: одиночество в восьмимилионном городе? Но Анжело сказал, что это чувство возникает оттого, что никто не любит тебя. По сути дела, все члены банды были очень одиноки. Чем больше я узнавал Нью-Йорк, тем более убеждался, что Анжело был прав.
До тех пор, пока я лично не столкнулся с проблемами этих ребят, я не знал, что пред¬ставляет собой уличная компания подростков. У нас было нечто подобное в Питсбурге, где я вырос. Там дети собирались вместе после шко¬лы и устраивали на пустыре клуб. Там они ве¬ли разговоры о девочках, об автомобилях, о спорте, о родителях. Я полагаю, что желание подростков собираться вместе, чтобы как-то уединиться от мира взрослых и в то же время исследовать его, совершенно естественно.
Подобные компании есть и в Нью-Йорке, просто социальные объединения, не выходя¬щие за рамки своих функций. Но есть еще и другая разновидность таких компаний. Это де¬рущиеся шайки, сражающиеся банды. Эти ре¬бята живут насилием.
Я знаю случай, когда драка планировалась два месяца. Но я знаю и другой случай, когда в два часа дня десять ребят стояли на углу ули-цы и пили лимонад, а в четыре часа один из них 
был уже мертв, а двое других отправлены в больницу. Между шайками постоянно горела война.
Как я узнал, в городе существовали разные виды шаек. Кроме драчунов, были шайки гомо¬сексуалистов, лесбиянок, садистов. После то¬го, как я познакомился с большим количеством ребят, я узнал о диких вечеринках, которые они устраивали после школы в заброшенных помещениях и подвалах. Иногда они собира¬ются, например, для того, чтобы выдергивать лапы у кошек. Другие вечеринки сугубо сексу¬альные. Ребята рассказывали, что часто они за¬бираются в тёмный уголок парка, собираясь кружком вокруг одной парочки и взаимно  мас¬турбируют,  в  то  время  как  парочка совершала половой акт прямо на земле.
Эта сторона жизни подростковых компаний была просто потоком порнографии. Но то, что они мне показывали, были не обычные порнографические открытки. Эти карточки изобра¬жали неестественные акты, совершаемые меж¬ду ребятами и девушками, а также половые ак¬ты с животными. Дети рассказывали мне, что часто они проводили целые вечера в своих клубах, учась по  этим  карточкам.
Но как бы ни были омерзительны занятия этих подростков, одно из них — наркомания —превосходило все.
Вскоре я сам столкнулся с разносчиками марихуаны. Они чаще находились в школьных дворах, проявляя настойчивость и нахаль-ность. Они свободно говорили о своём бизнесе и настаивали на том, что я сам попробовал по¬курить, уж если мне так интересно знать, в чём тут дело.
Тогда я показал одному из них фотографию из газеты, на которой был изображен мальчик, скорчившийся от боли на больничной койке в момент окончания действия наркотика. Он рассмеялся.
— Не беспокойтесь. Этот мальчик употреб¬лял героин. Небольшая доза марихуаны не принесет вам никакого вреда. Это как сигарета.
Не причиняет вреда? Употребление мариху¬аны не является наркоманией, но ведёт к ис¬пользованию героина, одного из самых жест¬ких наркотиков, известных человеку.
Однажды я видел "ломку", как они говорят. В то время было недостаточное количество наркотиков из-за многочисленных арестов по¬ставщиков. Проходя по одной из улиц Бедфорд-Стувезан, я услышал пронзительный вопль. Никто не обратил ни малейшего внима¬ния. Крик продолжался...
— Похоже, что кто-то попал в беду, — ска¬зал я женщине, выглядывавшей из окна перво¬го этажа. Она подняла голову, прислушалась и пожала плечами.
— Это парень на третьем этаже. Ему 20 лет. Это героин. Он на игле и сейчас не может до¬стать дозу.
— Вы знаете его?
— С пеленок.
— Можно ли хоть чем-то ему помочь?
— Чем например? Единственное, что ему сейчас может помочь, это смерть...
— Неужели нельзя отправить его в больни¬цу?
Женщина посмотрела на меня.
— Мистер, вы здесь новый человек, не прав¬да ли?
— Да.
— Можете попробовать поместить его в больницу и вы увидите, что из этого полу¬чится.
Я все время вспоминаю ее слова. Во всем Нью-Йорке есть только одна больница Ривер-сайд, где могут оказать помощь наркоману. Но она так переполнена, что попасть в нее прак¬тически невозможно. Кроме больницы Ривер-сайд, можно еще сделать заявку в единствен-ную в США лечебницу, где могут принять больного из Нью-Йорка — федеральное учреж¬дение в Лексингтоне, штат Кентукки, специа-лизирующееся по этой проблеме.
Драки, секс, наркомания — таковы внешние проявления бед подростков Нью-Йорка. Но, как сказал Анжело, это было следствием лишь од¬ной болезни: одиночества. Жажда чего-либо значительного в жизни. Самым печальным, что я обнаружил во время своих прогулок по ули¬цам, были потрясающе низкие интересы этих ребят. Некоторые из них попытались описать свои мечты.
Мечты? Можно ли действительно назвать мечтой и целью жизни приобретение новой шляпы? Такой, знаете, с узкими полями. Такая шляпа является символом для этих ребят. Не
один раз я видел парня, дрожащего от холода без пальто, но на голове у него была 25-дол¬ларовая альпийская шляпа со стильным пером.
Другие же мечтают о путешествии. Аж по Бруклинскому мосту в Манхэттан, например. Вот это было бы приключение! Когда-нибудь... Как-нибудь...
Все эти ребята были отделены друг от дру¬га, каждый замыкался в своей скорлупе. Я встречал много ребят, которые никогда не бы¬ли за пределами Бруклинского моста из-за бо¬язни встретить шайки из Манхаттана и Бронк¬са.
     Постепенно у меня вырисовывался стерео¬тип такого подростка, его беды, начинающейся с одиночества, бегство от которого ведёт к стычкам между группировками, сексуальным оргиям, наркомании и кончающейся ранней и постыдной смертью. Чтобы проверить свои собственные впечатления, я посещал полицей¬ские участки, разговаривал с работниками по социальным вопросам, патрульными офицера¬ми, провел много времени в публичной биб¬лиотеке. В конце концов, я получил настолько ошеломляюще безнадёжное впечатление о про¬блемах подростков Нью-Йорка, что чуть было не отступил. И как раз в этот момент Дух Свя¬той помог мне.
Нет, здесь не последовало никаких драматических событий. Просто Он вдохновил меня, прояснил то видение, которое до сих пор было как смутно вспоминаемый сон.
Я ехал назад, в Филипсбург, рассеянно по¬глядывая на отсчитывающий мили спидометр. И вдруг я спросил себя: "Предположим, что те¬бе дана возможность исполнить желание в от-ношении этих ребят. Что бы ты посчитал наи¬лучшим для них?"
И я знал ответ: чтобы они могли начать со¬вершенно новую жизнь и иметь чистоту и не¬винность новорождённых. И более того, чтобы становясь старше, они были бы окружены лю¬бовью вместо ненависти и страха. Увы, это бы¬ло невозможно. Не могут они, уже подростки, зачеркнуть все то, что произошло в их жизни. И как можно создать для них новое окружение?
"Господи, Ты ли поместил эту мечту мне в сердце, или это плод моей фантазии?"
Они должны начать новую жизнь и их долж¬на окружать любовь.
Эта идея приобрела в моем сознании такую же завершенность и ясность, как первое по¬буждение ехать в Нью-Йорк; и в это время в моем воображении возник образ дома. в кото¬рый могли бы приходить эти дети. Хороший дом, где они могли бы чувствовать себя хо¬зяевами, где бы их ждали и любили. Они могли бы жить в этом доме столько, сколько им за¬хочется. Двери дома всегда будут открыты для них, там будет много кроватей, много одежды и большая кухня.
— О, Господи! — сказал я громко. — Какая чудесная мечта! Но для этого нужно чудо. Много чудес, которых я еще никогда не видел.
 
 
 
 
 
 
Глава  7
 
Через неделю я снова поехал в Нью-Йорк, но на этот раз я находился в странном располо¬жении духа: с одной стороны, я был вдох¬новлён моей новой мечтой, с другой стороны — глубоко подавлен. Чем больше я узнавал врага в этом большом городе, тем больше со¬знавал 
свою беспомощность и отсутствие спо¬собностей сражаться с ним.
Враг таился в социальных условиях, в су¬ществовании трущоб Нью-Йорка, готовых за¬хватить одиноких и лишённых любви подрост¬ков. Этот враг давал легковесные обещания безопасности и свободы, счастья и вознаграж¬дения. Он давал невинные названия их пороч-ным увлечениям. Он делал из своих жертв лич¬ности, до сердец которых почти невозможно было достучаться. Он воздвигал вокруг этих подростков непробиваемую стену жестокосер¬дия, заставляя их гордиться этой жесто¬костью.
Я ощутил свою слабость перед его силой. У меня не было никакого обычного оружия про¬тив него — не было опыта, не было денег, не было какой-либо организации, поддерживаю¬щей меня. Я боялся этого сражения.
И вдруг я вспомнил один случай, когда я испугался драки. Это было очень давно, когда я был еще ребенком и мы только что переехали в Питсбург. Когда я рос, я не получал никаких 
наград, обещавших мне жизненный успех. Я всегда был очень хрупким и еще худощавее, чем сейчас. Я содрогался от одной только мысли о кулачном бое.
И, все-таки, самое смешное заключается в том, что за все годы моей учебы я ни разу не подрался именно потому, что у меня была ре¬путация самого упрямого и несговорчивого парня. Все это было очень странно, и чем боль¬ше я об этом думал, тем больше я размышлял о том, имело ли это какое-либо значение для меня сейчас.
У нас в школе был мальчик по имени Чак, гроза всей округи. Он был первым, о ком я узнал в Питсбурге. Прежде, чем мы успели рас-паковать свои чемоданы, я узнал, что Чак всег¬да избивает новичков и мне следует быть осо¬бенно осторожным, так как особенно он не жа¬лует детей священников.
Я еще не видел самого Чака, но по слухам уже боялся его. Что я буду делать при встрече с ним? Я спросил об этом у Бога, ответ пришел очень быстро, и он был очень ясным и четким: не воинством и не силою, но Духом Моим. Я знал это место: Захария 4:6. С тех пор этот от¬рывок стал моим девизом. Когда настало вре¬мя встречи с Чаком, я решил целиком поло¬житься на это обещание. Бог даст мне святую смелость, которая не сравнится ни с какой си¬лой.
И очень скоро мне представилась возмож¬ность проверить свою теорию.
Однажды весной я вышел из школы один. На мне была новая одежда, что было ещё одним важным обстоятельством, чтобы я не вступал в драку: в нашей семье и так с трудом "выкраи¬вали" деньги на новую одежду, чтобы испор¬тить ее в уличной потасовке.
И вдруг я увидел, что по направлению ко мне идет какой-то мальчик. Я увидел, что это Чак. Он шел по противоположной стороне ули¬цы. Увидев меня, он бросился ко мне, как тя¬желый разъяренный бык. Чак был огромным мальчиком. Он, наверное, весил фунтов на 50 больше меня. Он так возвышался надо мной, что мне пришлось вытянуть шею, чтобы взглянуть ему в глаза.
Чак остановился передо мной как вкопан¬ный.
— Ты сын священника.
Это звучало не как вопрос, а как вызов. И, признаться, в тот момент я здорово струсил и вся моя смелость пропала. Я очень сильно ис¬пугался.
"Не воинством и не силою, но Духом Моим, говорит Господь Саваоф" Я снова и снова по¬вторял эту фразу в то время, как Чак внима¬тельно осматривал меня и высказывал свое мнение обо мне. Прежде всего он сказал, что я глупо выгляжу в новой одежде, затем он впол¬не правильно заявил, что я слабак. После этого он сказал несколько слов о детях священников вообще.
"... Духом Моим, говорит Господь..." Я не произносил этого вслух, но внутри меня про¬исходило что-то странное. Я чувствовал, что мой страх проходит, и вместо него появля¬ется уверенность и радость. Я взглянул на Чака и улыбнулся.
Чак бесился все больше и больше. Его лицо налилось кровью, он явно вызывал меня на Драку.
Я продолжал улыбаться.
Чак начал ходить вокруг меня со сжатыми кулаками. Но на его лице было заметно бес¬покойство. Он видел, что по какой-то непонятной причине действительно этот парнишка не боялся. Я тоже ходил за ним и, не отрывая от него глаз, все время улыбался.
Наконец. Чак ударил меня. Это был нереши¬тельный легкий удар, который даже не причи¬нил мне боли, и я не упал. Я тихонько засме-ялся.
Чак перестал ходить вокруг меня. Он опус¬тил кулаки, повернулся и пошел прочь от меня.
На следующий день в школе все только и говорили о том, что я побил самого сильного задиру. Чак сам рассказал об этом. Он сказал, что я — самый упрямый парень, с которым он больше никогда не будет драться. То, что он говорил, было очень хорошо, потому что в школе все начали относиться ко мне с уваже¬нием. Возможно, мне надо было бы рассказать правду, но я не сделал этого. Моя репутация была как бы страховкой. А так как я не любил драться, то не собирался отказываться от та¬кого страхового полиса.
Не обстоит ли дело и сейчас, как тогда? Ведь и теперь я нахожусь перед лицом врага, кото¬рый намного сильнее меня. Любопытный пара¬докс заключался в недостатке силы у меня. Может, именно в этой слабости была сила? По¬тому что я наверняка знал, что я не завишу сам от себя. Я не обольщался мыслью о том, что деньги, или важные связи, или степень по со¬циологии были бы необходимы в сложившейся ситуации, потому что у меня не было этих ве¬щей. Если я был прав, мечтая о новой жизни для этих ребят и девушек, может быть. Господь и избрал именно меня, чтобы все от начала и до конца зависело только от Него.
"Не воинством и силою, но Духом Моим, говорит Господь Саваоф".
Я решил начать работу по осуществлению моей мечты. Первое, что мне необходимо было знать — имею ли я основания полагаться на свои видения. Была ли реальной возможность так радикально изменить жизнь подростков Нью-Йорка — преступников и наркоманов, о чем я так мечтал.
Я помнил слова дедушки о том, что основ¬ным в Евангелии является возрождение. Я знал наизусть то место в Писаниях, где об этом го¬ворилось: "Истинно, истинно говорю тебе, — сказал Иисус, — если кто не родится Свыше, не может увидеть Царства Божия. Никодим гово¬рит Ему: "Как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?" Иисус отве¬чал: истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Цар¬ство Божие; рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух" (Иоанна 3:3-6).
Итак, если эти ребята должны измениться, эта перемена произойдет в их сердцах. Я знал, что я не в силах этого совершить, это сделает Святой Дух. Но, возможно, я буду каналом, че¬рез который Святой Дух проникнет в этих ре¬бят.
Был только один выход. До сих пор я толь¬ко наблюдал. Теперь мне надо действовать. Я буду говорить с ребятами, полагаясь на силу Святого Духа. Я начал выяснять, какие шайки были самыми упрямыми, самыми жестокими. Ими оказались Чаплинз и May Mayc из Форт Грин (Бруклин).
Эти две шайки орудовали в одном из круп¬нейших в мире жилом квартале Форт Грин Проджэкт. Более тридцати тысяч человек жи¬вёт здесь в многоэтажных зданиях, большей частью негры и пуэрториканцы, многие из них безработные.
Банды здесь разделяются по национальному признаку — в Чаплинз входят негры, а в May Mayc — испаноязычная  молодёжь. Эти шайки не дерутся друг с другом, они объединяются для защиты от других шаек. А сейчас они объя¬вили войну полиции.
У ребят был довольно оригинальный метод нападения. Кто-нибудь из них стоял на крыше дома с мешком песка. Когда внизу проходил полицейский, они старались высыпать сорокакилограммовый мешок с песком ему на голову, но это им никак не удавалось, хотя каждый раз они приближались к цели. В ответ на это поли¬ция начала пускать в ход дубинки за малейшую провинность и запретила собираться более двух-трех человек.
Я решил, что более подходящего места для проявления действия Святого Духа, чем Форт Грин, найти нельзя. И вот рано утром в пят-ницу я зашел за своим другом трубачом Джим¬ми Стадом и мы поехали по Бруклинскому мосту в джунгли из кирпича и стали под на¬званием Форт Грин. Оставив машину возле шко¬лы на Эдвард Стрит, мы начали свой экспери¬мент.
— Стой здесь, у столба, и играй, — сказал я Джимми, — если соберется толпа, я попытаюсь поговорить с ними.
— Что мне играть?
— А что если "Вперед, христиане-солдаты"?
Итак, Джимми начал играть "Вперед, хрис¬тиане-солдаты".
Он повторял мелодию снова и снова.
Из открытых окон начали выглядывать лю¬ди. Затем из домов начали выскакивать дети. Они были взволнованы музыкой и все время спрашивали:
— К нам приедет цирк? Будет парад? Я попросил Джимми продолжать играть. На¬чали подходить подростки. Казалось, они бы-ли в форме. На некоторых из них были блес¬тящие красные жилеты с чёрными нашивками на рукавах, и с буквами "ММ" на спине. Другие носили узкие брюки, белые рубашки и туфли на тонкой подошве и с острыми носами. Почти на всех красовались экстравагантные альпийские шляпы и тёмные очки.
— Господи, — сказал я про себя, — они при¬шли сюда. чтобы услышать что-нибудь хоро¬шее. Они бы хотели быть лучше, чем они есть на самом деле, и они так не желают быть одинокими.
После того, как Джимми сыграл свою мело¬дию раз двадцать, собралась толпа ребят и де¬вушек, человек сто. Они переговаривались и очень шумели. Непристойности сменялись свистом. Я взобрася на цоколь фонарного столба и начал говорить. Шум еще более уси¬лился. Я не знал, что делать. Джимми качал го¬ловой.
— Они не слышат тебя, — сказал он, но я раз¬обрал его слова только по движению губ.
В этот момент все вдруг изменилось. Насту¬пила тишина. Я увидел, как подъехала поли¬цейская машина, из которой вышли полицей¬ские и стали пробираться сквозь толпу, про¬кладывая себе путь дубинками.
— Слезайте, — сказал мне один из полицей¬ских и. когда я стоял перед ним, спросил:
— Что вы здесь делаете, готовите бунт?
— Я проповедую.
— Но здесь нельзя проповедовать. Уходите отсюда, у нас и без вашего сборища хватает хлопот.
К нашему разговору присоединились юноши и девушки. Они кричали, что полиция не имеет права запретить мне проповедовать, это нару¬шение Конституции. Полиция не согласилась с ними. Пока мы разобрались, в чем дело, нас уже вели к полицейской машине.
— Разрешите спросить, — сказал я, когда нас привезли в полицейский участок, — неужели я, как гражданин США, не имею права говорить на улице о чем хочу?
— Можете, — признали полицейские, — но только находясь под американским флагом.
Спустя полчаса Джимми снова начал играть "Вперед, христане-солдаты". На этот раз над нами развевался огромный американский флаг, который мы одолжили у директора школы. И я стоял на маленьком стульчике. Джимми на¬правлял свою трубу на восток и запад, север и юг, и опять открывались окна и на улицу выбе¬гали маленькие дети. А потом снова собралась большая толпа подростков, и я начал пропове¬довать. Но теперь в глазах толпы мы были ге¬роями, потому что вновь столкнулись с поли¬цией.
Но наша популярность не изменила манер нашей аудитории. Я стоял на стуле и старался перекричать неистовствующую толпу.
— Я — провинциальный священник, — гово¬рил я им. — Мой дом в пятистах километрах отсюда. У меня есть к вам послание.
      Но меня никто не слушал. Прямо передо мною обнимались парень с девушкой, осталь¬ные свистели, кричали, курили. Едва ли под¬ходящее место для проповеди.
В отчаянии я опустил голову. "Господи, я даже не могу завоевать их внимания, — сказал я. — Прошу Тебя, помоги мне".
Я еще молился, когда произошла перемена. Сначала успокоились самые маленькие. Когда я открыл глаза, то увидел, что многие ребята постарше, которые восседали на школьном за¬боре и курили, слезли на землю, сняли шляпы и стояли, склонив голову. Я был так поражен внезапно наступившей тишиной, что не сразу нашел, что сказать. Я выбрал стих из Евангелия от Иоанна 3:16: "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь веч¬ную".
Я сказал, что Бог любит их такими, какие они есть. Он знает, какие они на самом деле. Он знает и тех из них, которые совершили убийст¬во. Но Бог видит не только то, какими они были в прошлом, но также и то, какими они могут стать в будущем.
Это было все, что я хотел сказать. На улице воцарилась зловещая тишина. Я слышал, как трепетал на ветру флаг. Я сказал ребятам, что буду просить Господа о нечто особенном для них — о чуде, могущем изменить их жизни.
Я склонил голову и молился, чтобы теперь Святой Дух оказал Свое влияние. Я поднял го¬лову. Никто не двинулся с места. Я спросил, не желает ли кто-нибудь подойти ко мне и пого¬ворить. Никакого ответа.
Это была ужасная ситуация. Я проделал этот эксперимент, полагаясь на Святого Духа, но Он не ответил. И вдруг, неожиданно для самого себя, я сказал:
— Ну хорошо, мне говорили, что здесь у вас в Форт Грин есть пара ужасно упрямых ко¬манд. Я хочу поговорить с президентом и ви¬це-президентом. Уж если вы такие сильные и упрямые, я думаю, что вы сможете выйти сюда и пожать руку священнику.
Я до сих пор не понимаю, почему я это ска¬зал, но, вспоминая тот случай, я думаю, что это было самым лучшим, что я мог сказать тогда. С минуту никто не двигался. Затем кто-то вы¬крикнул из толпы:
— В чем дело, Бакборд? Ты боишься? Из толпы выделился крупный юноша-негр и начал продвигаться вперед. За ним последо-вал другой, с тросточкой. Оба были в светозащитных очках. По дороге они подхватили еще двоих парней, и все четверо остановились пе¬редо мной.
Один из них сделал пару шагов вперед. Это был президент шайки "Чаплинз". Я не понимал жаргона, на котором он говорил. Когда он протянул руку, я хотел пожать её, но Бакборд просто коснулся моей руки раскрытой ла¬донью. С минуту он внимательно разглядывал меня.
— Все в порядке, пастор. Ты действительно зацепил меня
Затем Бакборд представил мне своего вице-президента Стейдкоуча и двух "министров военных дел".
Что я должен был делать? Дрожа от волне¬ния, я кивнул Джимми, и мы с ребятами ото¬шли на несколько метров от толпы.
Стейдкоуч все время повторял, что наше со¬общение "дошло" до них.
— Знаешь. Дэви, — сказал он. — Сюда при¬ходит маленькая старушка в черной шапочке, с корзинкой сладостей. Она всегда за ребят, но это все не то.
Я сказал ребятам, что не я, а Святой Дух коснулся их сердец и пробудил их.
— Это Он уязвил их гордость и высокоме¬рие, — говорил я, глядя прямо в их глаза. — Это все только оболочка, в которой прячется ваше настоящее запуганное, одинокое "я". Свя¬той Дух хочет снять с вас эту оболочку и по¬мочь вам начать жить новой жизнью.
— Что мы должны делать?
Я взглянул на Джимми, но он не мог помочь мне. В церкви я сказал бы этим ребятам, чтобы они опустились на колени перед алтарем. Но как они могут это сделать здесь, прямо на ули¬це, в присутствии множества друзей? А может быть. это как раз и надо сделать? Мы просили Бога о крутой перемене в их жизни, и. навер-ное, их обращение должно быть очень необыч¬ным.
— Что вы должны делать? — переспросил я. — Вы должны стать на колени прямо здесь на улице и просить: "Святой Дух, войди в наше сердце, чтобы мы стали новыми людьми". Биб¬лия говорит, что те, кто во Христе — новые люди. Это касается так же и вас.
Последовала долгая пауза. Я посмотрел на толпу, которая смотрела, что же произойдет дальше. Наконец, Стейдкоуч сказал охрипшим голосом: "Бакборд, ты станешь? Я стану, если и ты станешь".
Я был поражен. Эти двое лидеров одной из самых опасных шаек во всем Нью-Йорке мед¬ленно опустились на колени. "Военные ми-нистры", стоявшие с сигаретами в зубах, вы¬бросили их в грязь и последовали их примеру.
Я начал молиться.
— Господи Иисусе, перед Тобой стоят чет¬веро детей, которые сделали что-то очень трудное для них. Они стоят на коленях перед всеми и просят Тебя войти в их сердца и обно¬вить их. Они просят, чтобы Ты освободил их от ненависти и одиночества. Впервые в жизни они хотят узнать, что Кто-то их любит по-насто¬ящему. Они просят Тебя об этом, Господи, и Ты не разочаруешь их. Аминь.
Бакборд и Стейдкоуч поднялись. Оба "воен¬ных министра" последовали их примеру. Они не поднимали голов. Я предложил им побыть одним, а потом найти где-нибудь церковь.
Ребята молча повернулись и пошли сквозь толпу. Кто-то выкрикнул:
— Эй, Бакборд! Ну как ощущаешь себя с ве¬рой?
Бакборд велел заткнуться и они перестали. Я думаю, если бы кто-то действительно задел его, он не смог бы удержаться и вступил бы в драку, ибо в этот момент он еще не был пол¬ностью спасен.
Моя голова кружилась от успеха. Мы не могли даже предположить, что Бог ответит таким образом. Бакборд, Стейдкоуч и "военные министры", вставшие на колени прямо на ули¬це, перед взорами всех, — в это едва ли можно было поверить.
Честно говоря, я больше надеялся на реак¬цию лидеров "May Mayс". Они тоже были в толпе и смотрели на обращение Бакборда и Стейдкоуча с презрением и интересом.
Когда "Чаплина" ушли, толпа начала вызы¬вать их.
— Израэл! Никки! Теперь вы давайте! Негры — и те не боялись, неужели вы сдадитесь? Эти крики заставили их выйти вперед. Израэл, "президент" шайки, был очень мило¬видным мальчиком. Он пожал мне руку, как на¬стоящий джентльмен. Никки был совершенно другим. Глядя на него, я подумал, что более страшного лица я не видел.
— Здравствуй, Никки, — сказая я, протяги¬вая свою руку, но он своей руки так и не по¬дал. Он даже не взглянул на меня. Он дымил сигаретой, выпуская дым колечками.
— Иди к черту, пастор, — сказал он стран¬ным голосом. У него было что-то не в порядке с органами речи.
— Знаешь, Никки, я о тебе иного мнения, чем ты обо мне. Я люблю тебя, Никки. Я приблизился к нему.
— Еще один шаг, и я убью тебя! — сказал он.
— Ты можешь это сделать, — согласился я, — ты даже можешь порезать меня на тысячу кусков и выбросить их на улицу. И каждый ку¬сок будет тебя любить.
Сказал я это и подумал, что ничего хороше¬го это не принесет, нет той любви на земле, ко¬торая могла бы разжалобить тебя, Никки.
Прежде, чем оставить Бруклин, мы познако¬мили Бакборда и Стейдкоуча с местным цер¬ковным служителем, чтобы тот мог наблюдать за их духовным ростом.
— Но я полагаю, — сказал я Джимми, — что время от времени мы будем их навещать.
Честно говоря, ни один из нас не мог из¬бавиться от подозрения, что ребята просто посмеялись над нами.
Но когда я об этом поведал Гвен, она рас¬сердилась на меня.
— Дэвид Уилкерсон. — сказала она, — не¬ужели ты не понимаешь, что получил то, что хотел. Ты просил Святого Духа совершить чу¬до, а теперь, когда это чудо совершилось, ты стараешься отвергнуть его. Люди, которые не верят в чудо, не должны молиться о нём.
 
 
 
 
 
Глава  8
 
Мне казалось, что я преодолел первую пре¬граду на пути к осуществлению моей мечты. Теперь я мог надеяться на то, что мне удастся добиться разрешения встретиться с Луисом. Я слышал от Анжело, что Луиса должны были перевести в тюрьму Эльмира в Нью-Йорке.
— Как ты думаешь, мне удастся повидать его? — спросил я.
— Ни малейшей надежды, Дэви. Как только они узнают, что вы тот самый священник, они вас не пустят.
И все же я хотел попробовать. В следующий раз, когда я проповедовал поблизости от тюрьмы Эльмира, я разузнал, каким образом можно повидать мальчика. Мне сказали, чтобы я написал прошение и указал, кем мне прихо¬дится заключенный и почему я хотел бы встретиться с ним. И мое прошение будет рассмот¬рено.
Итак, если я расскажу правду, меня к нему не пустят. Но я знал, что в тот день в тюрьму Эльмира перевозили нескольких ребят. Я по-шел на станцию. Когда прибыл поезд, из него вышло около 20 ребят. Я всматривался в их ли¬ца. но Луиса среди них не было.
— Ты знаешь Луиса Альвареса? — спросил я одного из ребят, и прежде чем полицейский разъединил нас, он успел ответить: "нет".
— Итак, — сказал я сам себе по пути в Филипсбург, — видимо мне никогда не придется встретиться с этими ребятами. Но если в этом воля Твоя, Господи, да будет так.
Но если Святой Дух закрывал передо мною эту дверь, то он открывал другие. Однажды, весной 1958 года, когда я прогуливался по испаноязычному Гарлему теплым вечером, я услышал пение.
Я был удивлен, потому что это кто-то пел псалмы на испанском языке. Поблизости нигде не было церкви, пение раздавалось из окна од¬ного из домов, мимо которых я проходил.
— Кто это поет? — спросил я, проходя мимо парня, покуривающего возле автомобиля.
Парень поднял голову и прислушался, как будто музыка настолько слилась с шумом ули¬цы, что ее нельзя было различить.
— Это что-то вроде церкви, — сказал он, указывая пальцем наверх, — на втором этаже.
Я поднялся по лестнице и постучал в дверь. Она медленно открылась, но когда свет упал на мое лицо, женщина, стоявшая у двери, вскрикнула. Она в волнении прикрыла дверь и заговорила с кем-то по-испански. Вскоре ко¬ридор был заполнен улыбающимися, приветли¬выми людьми. Они схватили меня за руки и по¬тащили в комнату.
— Вы — Дэвид? Не правда ли, вы — Дэвид? Тот самый священник, которого выгнали из су¬да!
Выяснилось, что это была внеконфессиональная церковь в испанском отделении Об¬щества Господа. Эти люди собираются в част¬ных домах до тех пор, пока не получат воз¬можность построить свою церковь. Они следи¬ли за процессом по делу об убийстве Майкла Фермера и видели мое фото в газетах.
— Мы молились за вас, и вот вы здесь, — сказал один мужчина. Его звали Винцетте Ортез, он был служителем этой небольшой церк-ви. — Мы хотим узнать, как вы попали в 
суд.
Той ночью я рассказал этой группе людей о том, как Господь привел меня на улицы Нью-Йорка. Я рассказал им о проблемах подрост¬ков-преступников, о своей мечте и о том, как я преодолел первую преграду.
— Я думаю, что это Бог призвал меня на этот труд, и это только начало большого дела. Они должны начать новую жизнь, и их следует окружить любовью, мы были свидетелями того, как Дух Святой коснулся их прямо на улице и кто знает: может быть, в будущем у них даже появится свой дом.
Я закончил свою пылкую речь, будучи очень взволнован проблемами этих молодых людей. Я видел, что и слушавшие меня тоже были оза¬бочены не меньше меня и были готовы помочь мне. Когда я наконец сел на место, они начали оживленно разговаривать между собой, а за¬тем дали слово пастору Ортезу.
— Вы не смогли бы прийти сюда завтра и рассказать то же самое другим служителям церкви? — спросил он.
Я ответил, что смогу.
Так спокойно, как и все, чем руководит Свя¬той Дух, зародилось новое содружество. Ни¬кто из нас не сознавал тогда, какое значение это приобретет в дальнейшем.
— Где вы остановились, пастор? — спросил Ортез. — Куда мы можем сообщить вам о месте и времени собрания?
Мне пришлось признаться, что у меня не было денег даже на самый дешевый отель.
— Фактически, — сказал я, — я сплю в маши¬не.
Лицо Ортеза выразило тревогу.
— Вы не должны этого делать, — сказал он, и, когда он перевел мои слова остальным, все согласились с ним.
— Это опасно. Опаснее, чем вы можете пред¬положить. Вы должны остановиться у нас.
Я с благодарностью принял их предложе¬ние. Пастор Ортез познакомил меня со своей женой Делией. Меня проводили в комнату. Это была скромно обставленная комната. Впервые я спал спокойно. Я узнал, что у этой пары было только самое необходимое для жизни. Все остальное было отдано во славу Божию.
Следующее утро я провел в молитве. Я чув¬ствовал, что это не простое совпадение, что я попал в этот дом. Я не мог себе представить, что будет дальше, но я хотел следовать ука¬заниям Святого Духа во что бы то ни стало.
В то время, как я молился, пастор Ортез и его жена звонили по телефону. К тому време¬ни, когда мы прибыли в церковь, там уже нахо¬дились представители 65 испаноязычных об¬ществ. Они ждали, что я им скажу.
Я понятия не имел, о чем говорить с ними, когда вышел на кафедру. Что им сказать? Зачем мне дана эта возможность? На этот раз я гово¬рил о том, что привело меня в Нью-Йорк, о су¬де, о том, как за кажущимися неудачами скры¬валась воля Божия.
— Скажу вам честно, я не знаю, что буду де¬лать дальше. То, что произошло на Форт Грин, могло быть просто удачей. Я не уверен, что это можно повторить в большем масштабе.
Собрание разработало план действий, чтобы проверить то. что произошло на Форт Грин. Они решили организовать собрание для моло¬дежи на стадионе Сант Николае Арена — месте, где проводились спортивные соревнования в Нью-Йорке. Там я получил бы возможность обратиться сразу ко многим группировкам.
Я сомневался. Во-первых, я не вполне был уверен, что массовое собрание — именно то, что нужно.
— И потом — денежный вопрос, — сказал я.
— понадобятся тысячи долларов, чтобы арен¬довать это место.
Суета в задних рядах. Какой-то мужчина что-то выкрикивал. Наконец, я разобрал: "Дэви, — говорил он, — все хорошо. Все будет хоро¬шо".
 
Я подумал, что это, видимо, какой-то фана¬тик, и решил не обращать на его выкрики вни¬мания. Но после собрания этот человек подо¬шел ко мне и представился. Это был Бенинго Делгаро, прокурор. Он еще раз сказал, что все будет в порядке.
— Дэви, — сказал он, — вы пойдете в Сант Николае Арена, арендуете ее и будете гово¬рить с подростками. Все будет отлично.
Я всерьез, что он немного помешан. Таких людей всегда можно встретить в церкви. Но мистер Делгаро, видя удивление на моем лице, достал из кармана увесистую пачку банков¬ских билетов:
— У вас будут деньги, и вы будете говорить, Дэви. Я арендую этот стадион.
Он так и сделал.
Итак, мне предстояло проповедовать на мо¬лодежном собрании, которое наметили про¬вести в июле 1958 года на Сант Николае Арена.
Моя новость поразила всех в Филипсбурге. Только Гвен молчала.
— Понимаешь, — сказала она наконец, — в это время как раз родится наш ребенок.
Об этом я не подумал. И мне стыдно было признаться в этом моей жене. Поэтому я про¬бормотал что-то вроде того, что ребенок ро¬дится позже. Гвен рассмеялась.
— Он родится вовремя, а ты витаешь в обла¬ках и не узнаешь об этом, но однажды я под¬несу тебе маленький конверт с малышом и ты удивишься. Ты и не вспомнишь о существова¬нии ребенка, пока он не подойдет к тебе и не скажет: "папа".
Она была права.
Моя община в Филипсбурге была щедра не только на деньги, которыми меня снабжали на протяжении последующих двух месяцев, но и на моральную поддержку, несмотря на то, что я уделял им очень мало внимания. Я расска¬зывал всем о моих путешествиях в Нью-Йорке, о проблемах, которые стоят перед двенадца¬ти-, тринадцати-, четырнадцатилетними де¬вочками и мальчиками. Поэтому прихожане знали, что они являются участниками в осу-ществлении Господней воли.
Я взял отпуск так, чтобы он совпал с этим собранием, чтобы не покидать церковь надол¬го. Но по мере приближения собрания, я про¬водил все больше времени с Ортезом. Мы полу¬чали хорошую поддержку от испанских церк¬вей. Они прислали к нам рабочих, которые раз¬носили по Нью-Йорку афиши, в которых гово¬рилось, что собрания будут идти целую неде¬лю. Они готовили людей, способных оказать поддержку юношам и девушкам, пожелавшим начать новую жизнь. Они полностью взяли на себя заботу по подготовке стадиона.
Я же должен был пригласить подростков. Вначале казалось, что это очень легко сделать. Но чем ближе был день открытия собрания, тем больше я сомневался в успехе предприятия. Я ходил по улицам и разговаривал с сотнями юношей и девушек, но я никогда не пред-ставлял себе всю глубину их отчаяния. Пойти на собрания для них было очень сложным де¬лом.
Во-первых, они боялись выйти из своего об¬житого угла, боялись, что им не поздоро¬вится, если они появятся на территории дру¬гой компании. Они так же боялись больших скоплений людей, боялись самих себя, своих предрассудков, боялись, что не сдержатся и полезут в драку.
И самое странное: они боялись, что будут плакать на собраниях. Постепенно я начал по¬нимать, какие ужасные чувства вызывают у них слезы. Что же страшного в слезах? Я много раз спрашивал у них об этом и, наконец, понял, что слезы для них — символ слабости, мягкости, детства в ужасном мире, где царили жесто¬кость и вероломство. Из опыта работы в церкви я знаю, какое благотворное влияние вызывают у людей слезы. Я даже полагаю, что знаком прикосновения Господа являются слезы. Ког¬да, наконец, мы впускаем в сердце
 Святой Дух, ответная реакция — слезы. Много раз я видел, как это случалось.
Душераздирающие слезы, скорее вопль, чем плач. Это происходит, когда рушится послед¬няя преграда, и ты готов принять новую жизнь. И когда это происходит, человек полностью обновляется таким образом. Со времен Христа это и называется рождением свыше. "Должно вам родиться свыше", — сказал Иисус. Парадокс заключается в следующем: в сердце человека поселяется радость, хотя эта радость выражается слезами.
Какое чувство подсказало этим юношам и девушкам, что они заплачут, когда узнают Бо¬га?
Я был во многих командах: у "Мятежников" и "Джи-Джи-Ай", у "Чаплинз" и "Мау-Мауз", при¬глашал их на собрания и везде получал один и тот же ответ:
— Ты не растрогаешь меня, пастор, ты не за¬ставишь меня распускать нюни!
Везде ощущался страх перед новым, пред¬почтение старого, каким бы ужасным оно ни было, одинаковое сопротивление перемене.
Однажды ночью, как раз после моего посе¬щения "Джи-Джи-Ай", в квартиру Ортеза посту¬чали. Миссис Ортез удивленно взглянула на мужа, тот пожал плечами: нет, он никого не ждал. Миссис Ортез отложила в сторону нож, которым она резала мясо, и подошла к двери.
На пороге стояла Мария. Как только она во¬шла в комнату, я понял, что она приняла нар¬котик. Ее глаза неестественно блестели, воло¬сы в беспорядке.
— Мария, — сказал я, — входи.
Мария прошла на середину комнаты и по¬требовала, чтобы я ответил, почему мы хотим разогнать ее старую компанию.
— Что ты имеешь в виду, Мария? — спросила миссис Ортез.
— Вы ходите и уговариваете ребят пойти в церковь. Я знаю, вы хотите разобщить нас.
И она принялась поносить нас. Винцент Ортез в знак протеста привстал со своего сту¬ла, чтобы возразить, но тут же опустился об-ратно, будто говоря своим видом: "Продолжай, Мария; лучше выскажи все здесь, чем где-нибудь на улице".
Тут в комнату вошел один из детей Ортеза. Делия инстинктивно придвинулась к ребенку. В тот же момент Мария ринулась к столу, на котором лежал огромный нож. Мгновение, — и нож зловеще заблестел в ее руке. Делия тут же оказалась между Марией и ребенком. Винцент вскочил на ноги.
— Назад! — крикнула Мария. Вицент остано¬вился, потому что девушка поднесла нож к своему горлу.
— Ха! — сказала она, — я собираюсь перере¬зать себе горло. Я заколю себя, как поросенка, а вы будете смотреть.
Мы слишком хорошо знали отчаяние и ре¬шительность наркоманов, чтобы думать, что это была шутка. Делия заговорила о долгой и чудесной жизни, которую предстояло про¬жить Марии.
— Ты нужна Господу, Мария, — снова и сно¬ва повторяла она.
Делия говорила, не останавливаясь, около пяти минут, и, наконец. Мария опустила нож. Продолжая говорить. Делия осторожно при-близилась к Марии, и, наконец, одним движе¬нием выбила нож из руки девушки. Нож упал на пол и покатился по нему. Заплакал ребенок. 
Мария, не пытаясь поднять нож, стояла по¬среди комнаты, потерянная и отчаявшаяся. И вдруг она заплакала, закрыв лицо руками.
— У меня нет никакого выхода, — сказала она.
— Почему же ты не отдашь себя Богу? — спросил я.
— Нет, это не для меня.
— Но пусть хоть другие придут. Подумай; может, хоть они найдут выход, пока не поздно.
Мария выпрямилась. Казалось, она опять вступила в роль. Она пожала плечами.
— Это будет зависеть от того, насколько ин¬тересно будет представление, — сказала она и ушла, высоко подняв голову и покачивая бед¬рами.
 
 
 
 
 
 
Глава  9
 
Июль наступил удивительно быстро. Мы приложили много усилий, чтобы организовать "представление" в Сант Николае. Во многом это действительно было представление. И я не представлял, сколько черновой работы пред¬стоит сделать. Для того, чтобы переправить ребят через территорию противника, мы посы¬лали автобусы за каждой компанией в отдель¬ности. Работники 65 церквей прочесывали ули¬цы, собирая подростков. Я в последний раз съездил домой.
— Дэвид. — сказала Гвен, — я не собираюсь притворяться — я бы хотела, чтобы ты был до¬ма во время рождения ребенка.
— Я знаю.
Мы не говорили много об этом. Моя теща была настроена против моего отъезда накану¬не рождения ребенка. Она сказала, что все мы, мужчины, одинаковые и что настоящее хрис¬тианство начинается дома. А раз я не питаю уважения к своей жене, я не стою ее. Послед-ние слова задели меня больше всего, потому что в них была доля правды.
— Но, Дэви, — продолжала Гвен, — дети всегда рождались без помощи отца. В любом случае, врач не разрешит тебе быть возле меня, а как раз это я бы и хотела. Я скучала бы по тебе, даже если бы ты находился в другой ком¬нате. Тебе ведь обязательно нужно ехать?
—Да.
— Тогда поезжай. Да хранит тебя Господь, Дэви!
Я попрощался с Гвен в саду. Когда я увижу ее снова,  ребенок уже родится. Я думал о том, смогу ли я рассказать ей о других вновь рож-денных.
После первых четырех дней собраний я на¬чал сомневаться в этом. Мы старались устро¬ить все наилучшим образом, и тем острее чув-ствовалась наша неудача. Мы предполагали массовое собрание, но ничего подобного не произошло.
На четвертый день собралась сотня людей. Арена была рассчитана на семь тысяч. Я стоял на балконе и смотрел на вновь прибывших. Каждый день я надеялся на чудо. И только не¬большая горстка людей появлялась каждый раз из специальных автобусов. Я прошел за ку-лисы. Все организаторы собрания и помощни¬ки стояли вокруг меня, переминаясь с ноги на ногу, стараясь найти  подбадривающие слова.
— Дело не в количестве, а в  качестве. Дэви. Но мы все сознавали, что у нас не будет ни количественной, ни качественной стороны. Те, кто пришел, надеялись увидеть представление. Было очень трудно говорить в пустой аудито¬рии перед подростками, которые курили и от¬пускали грубые замечания.
Хуже всего было их грубое поведение. Если они что-то не понимали, они начинали сме¬яться. Мне даже страшно было выходить к ним из-за этого дикого смеха. Но хуже всего про¬шел четвертый вечер. Я приложил все усилия для того, чтобы он был успешным, и вдруг все пошло прахом. Один из ребят захихикал, за ним другой, и прежде, чем я смог что-то сделать, 
все сборище зашлось хохотом. Я закончил со¬брание раньше обычного и ушел домой с раз¬битым сердцем, готовый отступить.
— Господи, — сказал я с горечью, — мы ни¬чего не можем поделать с этими мальчишками и девчонками. Что мне делать?
     И, как всегда, когда я по-настоящему спра¬шивал, ответ всегда приходил.
На следующий день я встретил в Бруклине Джо-Джо. Он был президентом шайки "Кони Айленд Драгонз", одной из крупнейших улич¬ных банд в Нью-Йорке. Парень, который указал мне на Джо-Джо, не решился познакомить нас, так как Джо-Джо это могло не понравиться  Я просто подошел к нему и протянул руку. Джо-Джо ударил меня по руке. Затем наклонился и плюнул на мои ботинки. У гангстеров это является знаком наивысшего презрения. Он отошел в сторону и сел на скамью спиной ко мне. Я подошел и сел рядом. Я спросил Джо-Джо, где он живет.
— Я не желаю говорить с тобой и не хочу ничего иметь с тобой.
— Но зато я хочу заняться тобой. Я никуда не уйду отсюда, пока не узнаю, где ты живешь.
— Ты находишься в моей гостиной.
— А где ты прячешься от дождя?
— В своих апартаментах в тоннеле. На ногах у Джо-Джо были старые брезенто¬вые башмаки, из которых выглядывали пальцы, на нем была черная от грязи рубаха и широ¬ченные брюки цвета хаки. Он посмотрел на мои новенькие туфли. Я тут же вспомнил грязные сапоги моего деда и укорил себя. Джо-Джо сказал:
— Послушай, богач, конечно, тебе легко приезжать в Нью-Йорк и говорить высокопар¬ные фразы о том, как Бог изменяет жизнь лю¬дей. У тебя новые туфли и костюм. Посмотри на меня — я нищий. В нашей семье десять детей. Мы получаем пособие по безработице. Они вы¬гнали меня вон, потому что дома нечего есть.
Джо-Джо был прав. Я снял свои туфли и предложил ему примерить их.
— Зачем? Что ты хочешь этим доказать? Что у тебя есть сердце или еще что-то? Я не соби¬раюсь одевать твои туфли.
— Ты жаловался на туфли. Надень эти!
— У меня никогда не было новых туфель.
— Примерь их!
Джо-Джо медленно надел туфли. Я поднял¬ся со скамьи и направился к машине, шагая по улице в носках. Люди смеялись надо мной. Когда я подошел к машине, меня догнал Джо-Джо и сказал:
— Ты забыл свои туфли.
— Это твои туфли. Я сел в машину.
— Пастор, — сказал он в открытое окно ма¬шины, — я забыл пожать тебе руку. Мы пожали друг другу руки. Я сказал:
— Послушай, тебе ведь негде жить. Я сам сейчас снимаю угол, но в гостиной есть диван. Может, люди, у которых я остановился, разре-шат тебе переночевать. Поедем, спросим их.
— Окей, — согласился Джо-Джо. Он сел в машину, и мы поехали ко мне.
— Миссис Ортез, — сказал я, немного неуве¬рено, — это президент шайки "Кони Айленд Дрэгонз". Джо-Джо, я хочу представить тебе женщину, которая приютила меня на время, потому что мне, как и тебе, негде жить.
Я спросил миссис Ортез позволения оста¬вить Джо-Джо со мной на несколько дней. Она
 взглянула на своих двоих детей, затем на нож, торчавший у Джо-Джо из кармана, подошла к нему, ласково обняла его за плечи и сказала:
— Ты будешь спать на диване.
Это был очень смелый поступок, так сказали бы все, кто когда-либо имел дело с такими по¬тенциальными убийцами.
Я отвел Джо-Джо в сторону и сказал:
— Твоя одежда воняет. Мы находимся в до¬ме, надо что-то предпринять. У меня есть во¬семь долларов. Мы зайдем в магазин военной одежды и купим тебе рубашку и брюки.
Я надел свои старые туфли, и мы пошли в ближайший магазин военной одежды.
Джо-Джо переоделся тут же, в магазине, оставив там же свои старые лохмотья. Когда мы шли обратно, Джо-Джо не пропускал ни од¬ной витрины, чтобы полюбоваться своим отра¬жением.
— Неплохо, неплохо, — снова и снова по¬вторял он.
То, что я сделал для Джо-Джо, могла сде¬лать любая социальная служба. Несомненно, было очень хорошо, что теперь у него была новая рубашка и брюки и было где перено¬чевать, но он по-прежнему оставался тем же Джо-Джо.
Потребовалась перемена во мне самом, что¬бы переменить Джо-Джо. И эта перемена имела существенное влияние на нашу последующую жизнь.
Вечер в Сант Николае прошел, как всегда, плохо. Как обычно, был большой шум и смех. Ребята устраивали драки, слышались угрозы. Девочки вели себя вызывающе, ребята отпус¬кали грубые шутки. Джо-Джо был среди них и все видел. Он пришел из любопытства и дал мне понять, что не верит во все это. По пути домой я молчал. Мне было больно.
— Ты слишком стараешься, — сказал Джо-Джо.
Этот бездомный мальчуган, старавшийся по¬казаться грубым и бессердечным, проявил удивительную проницательность.
Действие этих слов оказалось удивитель¬ным. Я принял их, будто сам Господь произнес их. Я обернулся и столь пристально посмот¬рел на Джо-Джо, что он подумал, будто я рас¬сердился и даже поднял руку, защищаясь.
Конечно! Я старался сам изменить людей, забыв, что это приоритет Святого Духа. В этот момент я понял, что своими усилиями я при¬водил к ним не Духа Святого, а себя, Дэвида Уикерсона Своими усилиями я не смогу по¬мочь Джо-Джо, никогда не смогу изменить этих хулиганов. Я должен сделать только вступление и отойти в сторону, давая место Святому Духу. "Ты слишком стараешься", — эта фраза разрешила вдруг все проблемы.
Я расхохотался. Мой смех озадачил Джо-Джо.
— Успокойся!
— Я смеюсь, Джо-Джо, потому что ты помог мне. С этого момента я не буду так усердст¬вовать. Я отойду в сторону и дам место Свя¬тому Духу. Даже сейчас.
Джо-Джо некоторое время молчал, потом сказал:
— Я ничего не ощущаю. Совсем ничего. И не собираюсь ничего чувствовать.
Оставшуюся часть пути мы прошли молча. Вдруг у Джо-Джо появилась идея.
— Послушай, Дэви, у тебя должен родиться ребенок, правильно?
— Да, это правда, — ответил я. Я говорил ему, что мне нужно отвезти Гвен в больницу. Роды могли начаться в любой момент.
— Ты говоришь, что Бог существует и Он лю¬бит меня. Правильно?
— Конечно.
— Хорошо. И если я буду молиться Ему, Он услышит мои молитвы?
—Да.
— Хорошо. Кого ты хочешь: мальчика или девочку?
И я почувствовал себя в ловушке, но ничего не мог сделать.
— Послушай, Джо-Джо. Молитва — не авто¬мат, куда ты опускаешь нужную монету и по¬лучаешь конфетку.
— Другими словами, ты тоже не уверен в Боге?
— Я этого не говорил.
— Кого ты хочешь: девочку или мальчика?
Я признался, что, так как у нас уже было две девочки, то мы хотели бы иметь мальчика.
Джо-Джо выслушал меня. Затем он сделал то, что для него было таким же трудным, как для Моисея в пустыне вызвать воду из камня. Малыш Джо-Джо молился:
"Господи, если Ты существуешь, и если Ты любишь меня, дай этому священнику сына".
Так молился Джо-Джо. Это была настоящая, серьезная молитва. Я был изумлен. Я выбежал в пустую спальню и начал молиться так, как я еще не молился за все пребывание в Нью-Йорке.
В половине третьего ночи, когда все уже сладко спали, а я все еще молился, зазвонил телефон. Я снял трубку. Звонила моя теща.
— Дэви, — сказала она, — я не могла до¬ждаться утра, чтобы сообщить тебе, что у тебя родился ребенок.
Я молчал, не решаясь задать вопрос.
— Дэви, Дэви! Ты слышишь меня?
— Да, да.
— Неужели ты не желаешь узнать, кто у те¬бя: сын или дочь?
— Больше, чем вы думаете.
— Дэви, у тебя родился здоровый, пятики¬лограммовый сын!
Конечно, скептики скажут, что шанс на осу¬ществление молитвы малыша Джо-Джо был 50 на 50. это статистически. И все же что-то важ¬ное происходило в эту ночь. Я разбудил Джо-Джо и сообщил ему новость.
— Откуда ты это узнал? — спросил он. — И что ты об этом думаешь? Что ты об этом знаешь?
Этой ночью Джо-Джо стал совершенно дру¬гим человеком. Перемена в нем началась со слез: он выплакал всю свою горечь, всю нена¬висть, выплакал все сомнения и страхи. И, ког¬да окончились слезы, в его сердце освободи¬лось место для христовой любви, которая не зависит ни от родителей, ни от проповедни¬ков, ни от того, будет ли ответ на нашу молит¬ву такой, какой мы ожидаем.
С этого дня у Джо-Джо была любовь, кото¬рая останется с ним вечно. А эта история по¬служила мне хорошим уроком. Мы можем мно¬го делать друг для друга, и мы должны это де¬лать, но Бог и только Бог может исцелять сердца.
 
 
 
 
 
Глава  10
 
  Наступило время начинать очередное со¬брание. Это был наш последний вечер. На этот раз собралось намного больше молодежи, чем обычно. Здесь были и из "Чаплинз", и из "Драгонз", и из "Джи-Джи-Ай". Среди них я заметил Марию. Но я нигде не видел ни одного пред¬ставителя "Мау-Маус", хотя и искал все время глазами яркие красные куртки с двумя буква¬ми "ММ". Я не в силах был забыть располага¬ющее лицо и приятные манеры Израэля, прези-дента "Мау-Маус". Я специально ездил к ним, чтобы пригласить их, как моих личных гостей, и сказал, что за ними будет послан автобус. Когда я сказал, что для них будут отведены передние места, Израэль пообещал прийти и привести остальных. Но их не было здесь в этот последний вечер, и я думал, что знаю, почему. Никки! Он присутствовал при нашем разговоре с Израэлем и смотрел на меня с невыразимой ненавистью.
Я подошел к окну и выглянул на улицу. Подъехал автобус. Я понял, что это приеха¬ли "Мау-Маус". Шофер резко затормозил. Соз¬давалось впечатление, что он хотел поскорее отделаться от них. Дверь автобуса открылась и оттуда с шумом и криком выскочило около 50 подростков. Один парень выбросил бутылку из-под вина. По пути они подхватили нескольких девиц в мини-юбках. Между остановкой и входом в помещение стояла группа девушек-подростков в мини-юбках.
— Господи, — громко произнес я, — что меня ожидает?
Я попросил оставить места в трех первых рядах, но не сказал, для кого. Ко мне подошел взволнованный главный распорядитель и ска-зал огорченно:
— Пастор, я не знаю, что делать.
Он подвел меня к балкону и показал в зал. Я увидел, как Израэль и Никки пробивались через толпу с помощью своих тростей.
— Это "Мау-Маус", — сказал главный рас¬порядитель. — Боюсь, что они займут остав¬ленные места.
— Отлично! Эти места и были оставлены спе¬циально для них.
Я говорил уверенно, но в душе сомневался. Оставив озадаченного распорядителя, я спус¬тился вниз. От всех сотрудников веяло мо-гильным холодом.
— Мне это собрание не нравится, — сказал директор стадиона. — Они могут устроить нам крупные неприятности.
— Может быть вызвать побольше полиции? — спросил один из служащих, которому при¬ходилось иметь дело с бандами подростков.
Я выглянул на сцену. Одна из наших деву¬шек, молодая певица, красивая, как кинозвезда, вышла на сцену.
— Посмотрим, как пойдут дела у Мэри, — сказал я.
Может быть, удастся укротить толпу пени¬ем.
Но когда Мэри запела, шум еще больше уве¬личился.
— Эй, красотка! Берегись!
— У тебя найдется время после представле¬ния для жалкого грешника?
— Как зовут тебя, красотка?
Ребята вскочили со своих мест, а девушки совершали непристойные телодвижения под церковную музыку в своих мини-костюмах. Мэ¬ри взглянула на меня, спрашивая глазами, что ей делать.
Несмотря на аплодисменты, повторные вы¬зовы, я дал знать Мэри, что она должна уйти.
— Дэви, ты хочешь отменить собрание?
— Нет, но давайте немного подождем. Я по¬пробую поговорить с ними. Если ты увидишь что-то не так, тогда поступай, как хочешь.
Я вышел на арену. Путь до сцены показался мне невероятно длинным. И, конечно же, Израэль дал мне понять о своем присутствии.
— Эй, Дэви! Я пришел, как обещал, и привел своих ребят!
Я улыбнулся ему и встретил колючий взгляд Никки. И вдруг меня вдохновило.
— Сегодня у нас будет не совсем обычное собрание, — объявил я в громкоговоритель, — мы просим членов команд самим собрать по-жертвования.
Говоря это, я смотрел на Никки.
— Я прошу выйти на сцену шесть желающих. Мгновение, — и Никки был уже на ногах. Любопытство и злорадное торжество были на¬писаны на его лице. Он указал на пятерых чле¬нов "Мау-Маус" и вместе с ними подошел к сцене. На правильность моей идеи указывало хотя бы то, что мне удалось завоевать внима¬ние аудитории. Сотни подростков успокои¬лись и подались вперед, затаив дыхание от лю¬бопытства.
Я вернулся за кулисы и взял у остолбенев¬шего распорядителя картонные коробки из-под молока.
— Итак, — сказал я ребятам, протягивая им коробки, — когда вы соберете деньги, пройди¬те за кулисы и принесите деньги к сцене.
Я указал нужное место и посмотрел на Ник¬ки. Рядом была дверь на улицу. Большая стрелка указывала: "Выход". Никки молча взял коробку, но в его глазах я прочитал 
презрение и насмешку.
Под звуки органа мальчики собрали по¬жертвования. На счету Никки было 16 ранений. Он был известен как беспощадный бандит не только в районе Бруклина, но и в Бронксе и Манхаттане. Он хорошо играл в бейсбол. Газе¬ты его называли "грозой помойки", потому что в драке он надевал на голову помойное ведро и устремлялся на противника. Когда Никки тряс коробкой перед подростками, все стара¬лись спрятаться. Когда он решил, что собрал достаточно денег, он подал сигнал остальным, и они все вместе скрылись за кулисами. Я ждал на сцене.
По залу прокатился смешок. Прошла минута. Две. Сдержанный поначалу смех перешел в хохот, дети вскочили со своих мест, ликуя. Я почти отчаялся. И вдруг — все замерли. Я обернулся. Никки и все его друзья направи¬лись ко мне, держа в руках полные денег ко¬робки. Никки взглянул на меня озабоченно, почти испуганно, как будто он сам не мог по¬нять, что он делает.
— Вот твои деньги, — сказал он, с трудом выдавливая слова.
— Спасибо, Никки, — постарался безразлич¬но произнести я.
Затем я решительно направился к кафедре, как будто вовсе не я только что пережил са¬мые долгие минуты моей жизни.
Ребята прошли на свои места, публика со¬храняла гробовое молчание. Я начал говорить. Сердце учащенно билось в груди. Но я оши¬бался, полагая, что завоевал публику. Я завое¬вал ее внимание, но не их сердца.
Я не мог понять, что я сделал неправильно. Я все делал для того, чтобы собрание прошло успешно. Я потратил много времени, готовя свои выступления, и молился почти над каж¬дой фразой. Я даже постился, надеясь, что это укрепит мою убежденность.
Но я мог с таким же успехом выйти и прочи¬тать доклад о ярмарке, к примеру. Ничего не могло заинтересовать этих детей. Я пропове-довал около пятнадцати минут, а беспокойст¬во толпы все усиливалось. Я дошел до того места, где Иисус повелевает людям любить друг друга.
Вдруг кто-то вскочил с места во втором ря¬ду. Он встал на стул и выкрикнул:
— Подожди, подожди! Ты говоришь, что я должен любить "Драгонз", которые изрезали меня бритвой? Я буду любить их гаечным ключем!
Другой парень из шайки "Хелл Бернез" вско¬чил на ноги и разорвал на себе рубаху:
— У меня здесь дырка от пули. Это сделали ребята из шайки черномазых. И ты говоришь, что я должен любить их! Ты сошел с ума!
Эти слова звучали действительно безумно в этом помещении, переполненном злобою и не¬навистью. Они казались противоестественны¬ми.
— Мы не можем достичь этого своими собственными стараниями, — сказал я. — Я го¬ворю о любви от Господа. Мы не можем сами заставить себя любить. Мы должны просить Господа дать нам Его любовь.
И вдруг с предельной ясностью я почувст¬вовал, что я говорю для самого себя. Я вспом¬нил случай с Джо-Джо и еще раз пришел к вы-воду, что мы, люди, не можем ничего сделать ни для себя, ни для других в деле исцеления сердца и заполнения его любовью вместо ненависти. Мы должны в этом деле отдать свое сердце и ум  Господу.
Я начал молиться: Господи Иисусе, я боль¬ше ничего не могу сделать. Я пригласил сюда этих молодых людей, а теперь я уступаю место тебе. Приди же. Святой Дух, и Сам начни дей¬ствовать, если Ты хочешь покорить их сердца. Это может быть только через Твое участие. Да будет воля Твоя".
Три минуты могут показаться бесконеч¬ностью. Три минуты стоял я перед аудито¬рией, склонив голову. Я не произнес ни слова. Я спокойно молился, беззвучно и самозабвенно, когда зал начал постепенно успокаиваться. Сначала первые три ряда. Я узнал голос Израэля:
— Ну, вы, парни! Тихо!
Установилась тишина. Не прошло и трех ми¬нут, как все успокоились.
И вдруг я услышал, как кто-то плачет.
Я открыл глаза. Плакал Израэль. В переднем ряду Израэль старался вытянуть платок из заднего кармана. Наконец он вытащил его, громко высморкался, замигал глазами и засо¬пел. Я продолжал молиться. Господи, коснись каждого, кто здесь находится". Пока я молил¬ся, Никки вытащил свой носовой платок. Я не смог поверить своим глазам и взглянул еще раз. Действительно, он плакал и злился на себя за это. Один из ребят положил ему руку на плечо, он стряхнул ее. Я почувствовал, что пришло время призыва. Громким голосом я сказал:
— Хорошо. Вы почувствовали присутствие Иисуса. Он здесь. Он пришел сюда специально для вас. Если вы хотите изменить свою жизнь, — сейчас самое время сделать это. Кто хочет это сделать, встаньте и пройдите вперед!
Израэль не раздумывая встал и обратился к своей шайке:
— Ребята! Три года я был вашим вожаком. Когда я велю вам идти — вы идете. Верно?
— Да, — хором ответили ему "Мау-Маус".
— Хорошо, я пойду сейчас вперед, а вы за мною. Вставайте!
Они вскочили на ноги и все, как один, по¬следовали за Израэлем. Каждый старался быть первым. Никки был среди них.
Их пример был заразительным.  К "Мау-Маус" присоединилось еще более тридцати ребят из других банд. Они пошли вниз в раздевалки, где работники церквей готовились к разговору. Мы все были ошеломлены. Я ходил из комнаты в комнату, оказывая посильную помощь. И вдруг я заметил одну странную вещь. Среди множест¬ва ребят, пришедших сюда, чтобы начать новую жизнь, были только три девочки. Услышав свист, доносившийся из холла, я выглянул и увидел, как одна девушка расстегнула блузку и, обнажив грудь, крикнула одному из ребят:
— Если пойдешь туда, ты больше никогда этого не получишь.
Прежде чем я успел что-либо сделать, дру¬гие девушки начали делать то же самое, и им удалось заполучить несколько ребят. Это оза¬дачило меня. Мне показалось, что, услышав разговор о любви, девушки просто начали рев¬новать. Они ни с кем не хотели делить любовь и цеплялись из последних сил за то маленькое и жалкое, что они называли любовью.
Труднее всего мне было поверить в обраще¬ние Никки. Вот он стоит передо мною и гово¬рит, улыбаясь:
— Я отдаю свое сердце Господу, Дэви. Я не мог поверить в это, настолько неожи¬данной была перемена. Он нервно покусывал губы и говорил мне, что что-то произошло в его сердце. "А как же насчет употребления наркотиков, алкоголя, садизма, драк?" — ду¬мал я. Он как будто прочитал мои мысли, выра¬зившись единственным доступным ему средст¬вом — ругаясь:
— Пошло все к черту, Дэви. Я отдал свое сердце Господу.
— Очень хорошо, Никки, — сказал я ему. Потом я попросил Никки пройти со мной. Я дал ему и его друзьям Библии. Они были двух размеров: большие и поменьше. Никто не желал брать маленькие издания.
— Дай нам книги побольше, Дэви, чтобы лю¬ди видели, что мы несем.
С этими словами ребята взяли Библии под мышки и ушли.
Утром следующего дня раздался звонок. Миссис Ортез приоткрыла дверь в мою комнату и сказала:
— Дэви, звонят из полиции.
— Полиция?!
Сердце упало у меня в груди. Вопрос, кото¬рый мне задали по телефону, еще больше обес¬покоил меня. Лейтенант спросил, знаю ли я банду "Мау-Маус". Я ответил, что знаю. Он по¬просил меня немедленно явиться в участок.
У полицейского участка на Эдвард Стрит стояло несколько ребят из банды. Я прошел мимо них в участок. Я никогда не забуду того, что случилось потом.
Навстречу мне вышел лейтенант и протянул руку для приветствия.
— Пастор, я хочу пожать вашу руку. Как вам это удалось? — спросил он. — Два месяца тому назад эти ребята объявили нам войну. Они всегда приносили нам много хлопот. А сего¬дня все они пришли сюда, и знаете, чего они хотят?
Я отрицательно покачал головой.
— Они хотят, чтобы мы поставили свои ав¬тографы на их Библиях.
Я взглянул на Никки, Израэля и на всех остальных ребят. Они усмехнулись.
— Мы поможем вам, только дайте знать, когда вы будете устраивать очередное собра¬ние, пастор, — сказал на прощание лейтенант.
Как я узнал, ребята всю ночь напролет чита¬ли Библию. Особенно им понравились истории Ветхого Завета.
— Дэви, — сказал Израэль, — смотри, вся Библия про меня, мое имя встречается очень часто.
Вечером я позвонил Гвен. Я был так взвол¬нован происшедшим, что не мог больше ни о чем другом говорить.
— Последний вечер показал, что все это не зря. Если бы ты только могла быть со мной!
— Я вроде как была немножко занята. На¬помни и я тебя расскажу об этом позднее, когда ты спустишься с небес.
 
 
 
 
 
Глава  11
 
Вскоре я был среди холмов Пенсильвании и наслаждался их красотой после грязных и шумных улиц Нью-Йорка. Но мне не давали по¬коя мысли о Бакборде, Стейдкоуче, Никки, Израэле, Марии, Анжело и Джо-Джо — подрост¬ках, судьбы которых так странно переплелись с моей.
Я снова был дома, в Филипсбурге. Я сидел в саду, в тени деревьев, потягивая напиток, ко¬торый мне приготовила Гвен, и смотрел на своего новорожденного сына, лежащего в коляске под деревьями.
Я вспомнил детей Нью-Йорка, которым при¬ходилось драться за право посидеть в краси¬вом уголке парка.
— Твой приход в Филипсбурге. Ты не дол¬жен забывать о своей собственной церкви, — мягко напомнила мне Гвен, когда в течение получаса я с беспокойством говорил об Анжело, 
который решил стать священником, но у него не было денег на учебу.
Конечно же, Гвен была права, и следующие шесть месяцев я усердно работал в своем при¬ходе. Работа мне нравилась, но мысли о Нью-Йорке не давали мне покоя.
— Я заметил, — сказал один из прихожан, — что вас больше интересуют те дети из Нью-Йорка, чем ваш собственный приход.
Я смутился, я не думал, что это так заметно. Мне пришла в голову идея переехать с 
семьей в Нью-Йорк и полностью отдаться работе с этими ребятами. Может я не смогу добиться для них дома, но я мог бы работать с ними на улице.
Эта мысль не давала мне покоя. Я обдумывал ее всю осень и зиму постоянно — даже когда посещал своих прихожан. Я проповедовал о познании воли Господа в надежде самому узнать что-либо о том, как получить води¬тельство.
Я бродил по холмам и размышлял. С детства я проникся симпатией к холмам. Одному из них, по названию Оулд Болди, я доверял все свои горечи и обиды. Он находился неподале¬ку от нашего дома в Барнесборо, штат Пенсиль¬вания.
С вершины этого холма я видел, как отец, мать и другие дети бегали возле дома, ста¬раясь найти меня; иногда я проводил там по-чти весь день, решая проблемы, которые меня тогда одолевали. Когда я возвращался поздно домой, меня бранили. Но ничто не могло удер¬жать меня от этих путешествий, потому что там я находил то, что мне не доставало дома.
И теперь я очень нуждался в моем старом холме. Недалеко от нашей церкви находилась старая заброшенная шахта. Я начал ходить ту¬да, как когда-то ходил к Оулд Болди.
Оттуда я мог видеть церковь, и, если я оставлял машину в определенном месте, Гвен знала, где я, и не волновалась, если меня дол¬го не было.
Там, на холме, я еще и еще раз обдумывал этот вопрос. От Бога ли это желание ехать в Нью-Йорк, или нет? Есть ли необходимость оставлять мой приход и переезжать с Гвен и тремя детьми в грязный Нью-Йорк со всеми его опасностями?
Быстрого и ясного ответа не было. Решение пришло постепенно.
Первым шагом явилась необходимость сно¬ва съездить в Нью-Йорк.
— Прошел уже год с того времени, как меня выгнали из зала суда, — сказал я однажды Гвен.  Она вздохнула:
— Ты собираешься снова в Нью-Йорк? Я рассмеялся.
— Я хотел бы съездить ненадолго — на один день.
Было приятно снова проехать по Джордж Вашингтон Бридж и по Бруклин Бридж, побро¬дить по знакомым местам. Удивительно, но я чувствовал себя, как дома. Мне захотелось за¬глянуть к старым друзьям, побывать там, где произошли чудесные обращения ребят.
Одним из таких мест был Форт Грин Проджект. Вспоминая о происшедших на этом мес¬те событиях, я бродил по кварталу, как вдруг услыхал крик: "Дэви! Священник!"
Я обернулся и увидел двух солдат-негров, которые направлялись ко мне. На них была ак¬куратно выглаженная форма, до блеска начи-щенные сапоги. Я приглядывался к ним. "Бакборд! Стейдкоуч — я едва узнал их. Каждый поправился, наверное, килограмм на десять.
— Так точно, сэр! — по-военному отрапор¬товали они в один голос. — Ну как?
Попасть в армию для ребят из этого квар¬тала было пределом мечтаний. Для этого необ¬ходимы были грамотность и хорошее здо-ровье, поэтому служба в армии считалась вер¬хом благополучия. Форма считалась призна¬ком добропорядочности.
Мы отлично потолковали с ребятами. У них все было превосходно. Они сказали мне, что ушли из банды сразу же после собрания.
— Фактически, шайка "Чаплинз" тоже распа¬лась. Никто не хочет больше драться.
Мне пришлось с сожалением расстаться с ребятами. Я был удивлен, каким чувством сим¬патии я проникся к ним. Я любил этих ребят и скучал по ним более, чем думал. Но меня ожи¬дал еще больший сюрприз.
Я пошел на Эдвард Стрит к тому месту у фо¬нарного столба, где мы первый раз пропове¬довали с Джимми, надеясь встретить там Израэля или Никки. Я встретил там парня-испанца, который показался мне знакомым. Я спросил у него, не знает ли он, где сейчас Ник¬ки и Израэль из "Мау-Маус".
Мальчик странно посмотрел на меня.
— Вы имеете в виду этих разбойников, кото¬рые стали святыми? — спросил он, шутя.
Мое сердце подпрыгнуло от радости. "Слава Богу, — подумал я, — они держатся".
Но следующие слова заставили меня насто¬рожиться.
— Никки, ха, — с усмешкой сказал парень, — он совсем сошел с ума. Он собирается стать священником.
 
От изумления я не знал, что сказать.
— Никки хочет стать священником? Я пра¬вильно тебя понял?
— Так он сам говорил.
Я хотел бы знать, где можно его найти. Ког¬да и с кем он говорил о своем желании? Что он уже предпринял?
Мальчик не мог ответить мне на интересо¬вавшие меня вопросы, поэтому я попрощался с ним и начал сам искать Никки.
Некоторое время спустя я нашел его сидя¬щим на ступеньках какого-то дома. Он разго¬варивал с другим парнем.
— Никки! — позвал я.
Никки обернулся. Я не узнал его лица. Рань¬ше его лицо было злым и угрожающим, теперь открытым и привлекательным. Его глаза ра-достно сверкали.
— Пастор! — он вскочил на ноги и бросился ко мне.
— Дэви! — он повернулся к своему другу. — Смотри, вот тот самый священник, о котором я тебе говорил. Он спас меня.
На него приятно было смотреть. Я спросил его о намерении стать священником. Он опус¬тил глаза.
— У меня никогда не было более сильного желания, — сказал он.
— Это потрясающая новость. Ты уже пред¬принял что-нибудь?
— Я не знаю, с чего начать.
Я был переполнен идеями. Я предложил на¬писать письмо в школу теологии. Я хотел от¬править его в клинику, вылечить его голосо¬вые связки. Я думал, где достать денег на все это. Я хотел сделать все от меня зависящее.
Несколько недель назад меня пригласили выступить в церкви Эльмира в Нью-Йорке и рассказать о проблемах подростков в городах. В тюрьме Эльмира сидит Луис Авьварез. Но к тому времени, когда я приеду туда, его уже наверняка переведут в другую тюрьму, но ку¬да, я не знаю.
— Никки, — предложил я, — ты поедешь со мною в Эльмиру? Ты сможешь там рассказать о своей судьбе? Может случится так. что они те¬бе помогут.
Предложив ему это, я стал сомневаться, правильно ли я делаю. История Никки была ужасной, полна грубости и насилия, и могла быть не принятой в Эльмире. Я привык к ужас¬ным картинам Нью-Йорка, но история Никки была даже для меня шокирующей.
Но ведь в Эльмире хотели знать о судьбах уличных подростков. К тому же и я получил бы возможность выслушать историю Никки с самого начала до конца, чего мне никак не удавалось сделать раньше, и, самое главное, увидеть результаты всего происшедшего в Сант Николасе.
Таким образом. Никки предстал перед со¬бранием в Эльмире с тем, чтобы рассказать о своей прошлой жизни и о своем обращении. Пе¬ред началом его выступления я немного рас¬сказал о нем, подчеркивая бедность и безыс¬ходность положения таких же, как он, под¬ростков. Я попросил аудиторию не судить Ник¬ки слишком строго.
 
Но мои предостережения были напрасны. Все прониклись симпатией к мальчику, как только он начал говорить. Этот простой, от¬кровенный, без преувеличений, рассказ маль¬чика о мире, из которого он вышел, был го¬раздо важнее многочисленных социологиче¬ских исследований.
— Большую часть времени я проводил на улице, — начал он, — потому что к нам часто приходили клиенты. Они могли придти в лю¬бое время дня, и тогда всем детям приходи¬лось идти на улицу. Мои родители занимались спиритизмом. Они давали объявления в газе¬тах о том, что они могут говорить с мертвыми, лечить больных, давать советы по денежным делам, оказывать помощь в решении семейных проблем.
У нас была только одна комната и поэтому детям приходилось все время быть на улице. Сначала все дети били меня, и я их боялся. Потом я научился драться, и тогда уже дети начали бояться меня.
Проводить время на улице для меня было приятнее, чем быть дома. Дома я был самым маленьким. Я был ничто. Но на улице все знали, кто я. Мы часто переезжали с места на место, и тому причиной был я. Что бы ни случилось в округе, полиция всегда приходила к нам, и за¬тем начальник полиции приказывал отцу пере-ехать в другое место. Мои родители не хотели портить отношений с полицией. Это было обычное явление. Если полиция в чем-то по-дозревала пуэрториканца, то уже невозможно было ничего доказать, и семье приходилось переезжать.
Я не знаю, почему я так вел себя. Во мне бы¬ло какое-то непреодолимое чувство страха и злобы. Оно не давало мне покоя. Когда я видел инвалида, во мне поднималось желание убить его. Те же чувства обуревали меня, когда я видел слепых, маленьких детей, слабых, убо¬гих — я ненавидел их.
Однажды я обо всем рассказал отцу. Мы ни¬когда не говорили с ним по душам, но это чувство очень пугало меня. Он сказал, что во мне сидит дьявол. Он пробовал его выгнать из меня, но ничего не вышло.
Я становился все хуже и хуже. Если я видел у кого-то хороший костюм, я топтал его; если я видел бородатого старика, мне дико хоте¬лось вырвать его бороду; если я видел малы¬шей, я бил их. И все это время я испытывал страх. Мне хотелось плакать, но что-то внутри меня смеялось. И потом — кровь. Как только я видел кровь, я начинал смеяться и потом не в силах был остановиться.
Когда мы переехали в Форт Грин, я присо¬единился к "Мау-Маус". Ребята хотели, чтобы я стал "президентом". Но во время побоищ "президент" должен был только руководить, а я хотел драться, поэтому они избрали меня "вице-президентом" Я также отвечал за наше оружие. У нас были военные ремни, штыки, кинжалы. Мне нравилось разглядывать эти ве¬щи. Для приобретения оружия мы воровали все, что плохо лежало.
Но для драки я предпочитал бейсбольную биту. Или еще — я проделывал дырку для глаз в помойном ведре, надевал его на голову и размахивал бритвой. "Мау-Маус" никогда не дрались вместе со мной. Они знали, что, когда я входил в раж, то мог ударить любого. Я так же научился наносить ножом такие ранения, чтобы человек оставался живым. Я ранил 16 человек и был 12 раз судим. Иногда мое фото появлялось в газетах. Меня все знали, и когда я проходил по улице, матери спешили увести своих детей.
 
Меня также знали и в других бандах. Од¬нажды, когда я стоял на остановке метро, ко мне подошло пятеро ребят. Они накинули мне на шею кожаный ремень и начали стягивать его. Я не умер, но желал бы умереть тогда, по¬тому что после этого случая я не мог нор¬мально разговаривать. Когда я говорил, разда¬вался странный шум. Я ненавидел людей, имевших физические недостатки, а теперь я и сам стал таким.
Зона действия нашей банды распространя¬лась на Кони Айленд и Ралф Авеню. У нас были красные куртки с буквами "ММ" и удобные для драки ботинки. Однажды мы зашли в кондитер¬ский магазин на Флатбут Авеню. Нас было шес¬теро. Мы пили содовую, когда в магазин зашли шестеро из банды Бишопс. Эта банда враждо¬вала с нами.
Один из них подошел к прилавку с видом хозяина. Мои ребята посмотрели на меня. Я подошел к нему и оттолкнул. Он дал сдачи. Вскоре завязалась драка. Жена кондитера на¬чала кричать. Все покупатели дали стрекача. На прилавке лежал огромный нож. Один из моих
 ребят схватил его и ударил им своего противника шесть раз. Я увидел кровь и начал смеяться. Я знал, что он мертв, и я боялся, но не мог остановиться. Жена кондитера звонила в полицию. Другой наш парень схватил нож и всадил ей в живот. Мы убежали.
Меня не отправили в тюрьму потому, что я не дотронулся до ножа. но в суд вызвали моих родителей, и, мне кажется, только тогда они по-настоящему разглядели меня. Они пришли в ужас, увидев, кем я стал. Они решили уехать из Нью-Йорка и вернуться обратно в Пуэрто-Рико.
Мы с братом проводили их в аэропорт. По дороге из аэропорта он дал мне пистолет 32-го калибра и сказал: Теперь ты сам себе хозяин. Никки.
Первое, в чем я нуждался, был ночлег. С по¬мощью пистолета мне удалось добыть десять долларов. Я снял комнату на Матрл Авеню. Мне тогда было 16 лет. С тех пор я так и добывал себе деньги с помощью пистолета.
Днем все было отлично. Я был с бандой. Ре¬бята делали все, что приказывали им мы с "президентом". Но на ночь я должен был воз-вращаться к себе в комнату, и это было ужас¬нее всего: передо мной вставали как наяву два мертвеца из кондитерского магазина. Я бился головой об пол, чтобы отвлечься. По ночам я просыпался и начинал звать свою мать. Мы ни¬когда не были близки с ней, но теперь я почув¬ствовал, как необходима мне была ее забота.
В июле 1958 года мне исполнилось 18 лет. В том месяце шайка "Драгонз" из Ред Хука убила одного нашего парня. И мы хотели убить од¬ного из них в отместку. По закону банды, если погибает один из "May-Mayс", погибает и один из "Драгонз". Мы шли по Эдвард Стрит по на¬правлению к метро и вдруг мы увидели, что неподалеку, где собралась банда "Чаплинз", остановилась полицейская машина. "Чаплинз" — это негритянская банда из Форт Грин. У нас с ними был договор о "мире и содружестве".
Вся банда собралась вокруг двух людей, ко¬торых я до этого не видел никогда; у одного из них была труба, другой был худой, как щепка. Затем кто-то принес американский флаг, и машина уехала. По всему было видно, что те двое собрались проповедовать на улице. Как только принесли флаг, худощавый человек поднялся на стул, открыл книгу и прочел: "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную".
 
 
— А теперь, — сказал священник, — я хочу поговорить с вами. Знаете ли вы, что когда распяли Иисуса, вместе с ним были распяты также и разбойники по одну и другую сторону от Него.
— Довольно, — сказал я своим, — пошли, у нас дела.
Но никто не сдвинулся с места. Впервые они не послушались меня. Я испугался и назвал то¬го священника самым грубым словом, какое только я знал. Но он не обратил на это внима¬ния и продолжал говорить.
Вы знаете, что произошло потом? Президент "Чаплинз" упал на колени прямо на Эдвард Стрит и зарыдал. "Вице-президент" и двое "во¬енных министров" встали на колени рядом с ними и тоже заплакали. Я не мог выносить плач и обрадовался, когда все "Чаплинз" ушли. Мы тоже собрались уходить.
Но в этот момент священник подошел к Израэлю — он тогда был президентом "Мау-Маус", — и пожал ему руку. Я решил, что он хочет расколоть нас, поэтому толкнул его 
первым. Израэль посмотрел на меня так, будто видел впервые.
— Никки, — сказал мне священник, — я люб¬лю тебя.
Никто еще мне этого никогда не говорил. Я не знал, что делать.
— Если ты подойдешь ко мне, я убью тебя, — сказал я священнику.
Я бы действительно это сделал. Израэль и священник поговорили еще немного, потом он ушел, и я думал, что на этом все кончилось. С тех пор мы никогда не преследовали "Драгонз".
Но позже этот священник пришел еще раз и сообщил нам о собрании для команд в Манхаттане, сказав, что будет ждать нас.
— Мы пришли бы, но как мы проберемся че¬рез Чинк-Таун? — сказал Израэль.
— Я пришлю за вами автобус, — сказал свя¬щенник.
Тогда Израэль пообещал, что мы придем.
Но я был против этого. Я сказал, что лучше умру, чем пойду туда. Но когда все пошли на собрание, я отправился с ними. Я боялся остаться один. Для нас оставили три передних ряда. Я был очень удивлен; хотя священник и обещал это сделать, но я не поверил ему.
Вышла женщина и заиграла на органе. Я приказал своим ребятам шуметь. Затем на сце¬ну вышла маленькая девочка и начала петь. Я освистал ее. Все смеялись. Все было так. как я хотел. Я прекрасно себя чувствовал.
Наконец, вышел священник и сказал:
— Сейчас мы будем собирать пожертвова¬ния.
Я подумал, что раскусил его. Я все время думал, какую выгоду приносило ему это собрание. Мне казалось, что он такой же люби-тель денег, как и все.
— Мы попросим самих членов команд со¬брать пожертвования, — сказал он. — Они со¬берут деньги и принесут их мне.
Я подумал, как бестолково он поступает: за сценой, где мы должны были проходить, был выход.
 
 
— Мне нужно шесть добровольцев, — сказал он.
Я тут же вскочил на ноги. Я выбрал еще пя¬терых и мы подошли к сцене. Теперь была моя очередь одурачить его. Он дал нам картонные коробки. Мы хотели тут же приступить к делу, но он остановил нас и благословил. Я еле сдержал смех. Мы обошли весь стадион. Если кто-то давал мало, я останавливался и ждал, пока дадут больше. Все знали Никки! Мы встре¬тились за кулисами.
Дверь была открыта. Я видел уличные фона¬ри и слышал журчанье ручьев. На стадионе стоял хохот.
Они знали, что мы могли сделать.  Мои ре¬бята смотрели на меня в ожидании моего ре¬шающего слова.
Я продолжал стоять, как вкопанный. Я не знал, что со мной. Я испытывал странные чувства. Эти на стадионе задали жару тому священнику, а ему приходилось стоять перед ними, ожидая меня. И вдруг я понял, в чем де¬ло. Священник поверил мне.
— Хорошо, ребята, — сказал я, — мы возвра¬щаемся на сцену.
Они посмотрели на меня, как на сумасшедшего, но спорить не посмели. Со мной вообще никогда не спорили. Мы поднялись на сцену, и сразу же в зале стало очень тихо. Мы отдали ему коробки.
— Вот твои деньги, пастор, — сказал я. Он взял деньги, нисколько не удивившись, как будто он был уверен в том, что я принесу их.
Я вернулся на свое место и крепко заду¬мался. Он начал говорить о Святом Духе. Свя¬щенник сказал, что Святой Дух может входить в людей и очищать их. Он сказал, что прошлое не имеет никакого значения. Святой Дух мо¬жет сделать их жизнь совершенно 
новой. Я как будто бы видел себя впервые.
— Вы можете изменить свою жизнь. Вы мо¬жете стать другими, — сказал он.
Внезапно я так сильно захотел этого, что просто не мог совладать с собой. Я как бы уви¬дел себя впервые. Вся непристойность, мер¬зость, разврат, ненависть, как кинокадры про¬носились предо мною. Я желал этого превра¬щения всей душой, но почему-то был уверен, что со мной не произойдет того, о чем гово¬рил священник. Он попросил всех желающих выйти вперед, но я знал, что мне это ничего не принесет.
Израэль приказал нам всем подняться и выйти вперед. Я был первым. Я опустился на колени и произнес первую в моей жизни мо-литву:
"Дорогой Господь, я согрешил. Я самый грязный грешник в Нью-Йорке. Я не думаю, что Ты желаешь меня принять, но если на то будет Твоя воля, то я готов. Я был очень плохим, а теперь хочу быть хорошим для Иисуса".
Потом священник дал мне свою Библию, и я пошел домой, размышляя о том, посетил ли меня Дух Святой и как я об этом узнаю. Первое, что я ощутил, войдя в комнату, это отсутствие страха. Мне казалось, что я не один в комнате, — не то, что это был Бог или кто-то еще, — я чувствовал присутствие своей матери. У меня было четыре сигареты с марихуаной и я вы¬бросил их в окно.
 
На следующий день все уже знали, что Никки стал верующим и глядели на меня во все глаза. Тут произошел один случай, укрепивший мою веру. Раньше при виде меня маленькие дети убегали. Но на этот раз двое малышей подошли ко мне сами. Они хотели, чтобы я сравнил, кто из них выше. Я знал, что стал совершенно дру¬гим.
Спустя несколько недель ко мне подошел парень из "Драгонз" и спросил, правда ли, что я не ношу больше оружия. Я ответил, что правда. Тогда он вытащил десятидюймовый нож и метнул в меня. Я успел схватить нож налету. Парень убежал, а я стоял на месте и разгляды¬вал кровь на руке. Раньше при виде крови я на¬чинал дико смеяться.
Я вспомнил слова, написанные в Библии: "Кровь Иисуса Христа очищает нас от всякого греха" Я разорвал рубашку и перевязал руку. С тех пор кровь меня больше не беспокоила.
Пока Никки говорил, в зале стояла тишина. В ту ночь в церкви Эльмира мы действительно были свидетелями чуда или, во всяком случае, слушали о чуде. И все сидели, затаив дыхание.
Резкий, заикающийся голос Никки, которым он начал говорить, изменился к концу его вы¬ступления: он начал говорить более свободно, голос стал чище, и, наконец, он заговорил так же четко и свободно, как любой из нас. Теперь и сам Никки почувствовал это. Он молча стоял, не в силах продолжать, и по его лицу текли слезы.
Я не знал, что было у него с речью, что было причиной его косноязычия, но с тех пор голос его был исцелен.
В ту ночь в Эльмире были собраны пожерт¬вования, которые помогли Никки начать дли¬тельный и замечательный путь.
 
 
 
 
 
 
Глава  12
 
Я сидел в своем кабинете в Филипсбурге и с удовлетворением вспоминал, что со мной про¬изошло за последние месяцы. Это был как раз тот ночной час, когда я раньше сидел перед телевизором и у меня были все основания бла¬годарить Бога за выбор, сделанный мною.
Я написал письмо в Латино-Американский институт теологии в Ла-Пуэнто в штате Кали¬форния о желании Никки стать священником. У меня не было намерения скрывать его прошлое и честно признался, что он не так долго живет обновленной жизнью. Я попросил принять его с испытательным сроком. Они согласились и, более того, они настолько заинтересовались историей перерождения мальчика, что вскоре пригласили в свою школу и Анжело Морализ.
 
 
 
 
Не было никаких сомнений в том, что все было хорошо и у Бакборда с Стейдкоучем. Все говорило о превосходном ходе дел. Все ука¬зывало на счастливое завершение дела, в кото¬ром я был призван помогать.
Но успехи не долго кружили мне голову. Весной 1959 года я получил известие, которое 
заставило меня вернуться на тот путь, о кото¬ром я думал, что он будет короток. Израэль попал в тюрьму, его обвиняли в убийстве.
Я поехал в Нью-Йорк, чтобы повидаться с его матерью.
— Мой мальчик был таким хорошим послед¬нее время, — сказала она. — Он стал спокой¬ным, начал ходить в школу. Но тут опять эта банда. Мистер Уилкерсон,  вы знаете, что такое "набор"
Значение этого слова я знал. Когда банда только начинала организовываться, или когда ее ряды значительно редели, они останавлива¬ли на улице любого парня, заставляли пойти с ними и стать членом банды. Если он отказы¬вался, его избивали. Если он продолжал сто¬ять на своем, ему ломали руки, затем ему грозила смерть. Многие знают, что это такое, и большинство вступают в банду. На Израэля на¬падали несколько раз, и он вернулся в банду.
Однажды в драке погиб один парень. Никто не говорил, что убийцей был Израэль, но он был с убийцами, и теперь его судили.
Мать показала мне письмо от сына, на кото¬ром виднелись следы слез. Он писал, что очень сожалеет о том, что произошло, переживал за мать. Он был оптимистически настроен и писал о том дне, когда он снова будет на свободе. Он упоминал обо мне и писал: "Передайте Дэви, что я буду рад, если он мне напишет".
Что мы могли сделать? Как мы могли спасти Израэля от тюрьмы? Может, было бы лучше, ес¬ли бы я был рядом с ним и мог помочь ему в трудную минуту? Может, было бы лучше за¬брать его отсюда насовсем, подальше от банды. которая "засасывает" его и портит ему жизнь?
Я спросил об этом мать Израэля, но она грустно покачала головой.
— Может быть, — сказала она. — Я не знаю. Мой мальчик был таким хорошим некоторое время. Он хочет быть хорошим. Помогите ему, мистер Уилкерсон.
Я пообещал ей сделать все, что было в моих силах. Для начала я сказал, что пошлю ему кое-что для занятий.
Думал я о нем днем и ночью, писал ему, но выяснилось, что он не может писать мне. Ему разрешалось писать только своей семье. Даже тот курс лекций заочного обучения пришлось отправлять через тюремного священника.
В начале лета, когда наши пенсильванские луга снова покрываются зеленым ковром, мыс¬ли об Израэле еще больше одолевали меня. При каждой возможности я поднимался на свою гору, чтобы помолиться.
В дальнейшем я ничего не мог сделать. Израэль по-прежнему находился в тюрьме. Меня терзало чувство долга по отношению к нему.
 
 
Между тем, при каждом удобном случае я рассказывал его историю окружающим, спра¬шивая совета. "Продолжай", — было единствен¬ным советом. Ошибка же заключалась в том, что мы оставили ребят сразу после покаяния.
Продолжать — означало находиться в гуще событий.
Надвигалось значительное событие в моей жизни, и вскоре оно совершилось.
Это произошло теплой августовской ночью, спустя полтора года после моего первого пу¬тешествия в Нью-Йорк. Я проводил вечернюю службу в среду и вдруг почувствовал, что у меня задрожали руки. Температура была нор¬мальной, но трясся я, как в лихорадке. Я чув-ствовал необыкновенный подъем и ощущал прилив сил, как будто бы Дух Господа вошел в помещение.
Я до сих пор не могу понять, как мне уда¬лось закончить службу. Прихожане начали расходиться. В половине одиннадцатого я за¬крыл церковь и вышел через черный ход. По¬том произошла совсем простая вещь, но я ни¬когда не забуду этого момента.
Я вышел во двор церкви. Луна светила не¬обычным светом, который заливал город. Один участок земли был освещен особенно ярко. Это был четырехакровый участок земли, засеянный зерном. Пшеница достигла полметра высоты. И вдруг какая-то сила направила меня к этому участку. Подойдя к нему, я вспомнил слова из Библии об урожае: "А Я говорю 
вам: возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побе¬лели, поспели к жатве... и сеющий и жнущий вместе радоваться будут, ибо в этом случае справедливо изречение: "один сеет, а другой жнет" Я послал вас жать то, над чем вы не тру¬дились: другие трудились, а вы вошли в труд их". (Иоанна 4:35-38)
В каждом стебле мне виделся подросток с улицы большого города, который жаждал новой жизни. Я обернулся и посмотрел на дом, в котором жили мы с Гвен и трое наших счаст¬ливых, беззаботных детей. Тихий внутренний голос сказал мне так ясно, как если бы кто-то стоял рядом:
"Эта церковь больше не твоя, ты должен ее покинуть".
Я взглянул на дом, и голос сказал: "Этот дом больше не твой. Ты должен оставить его". Я от¬ветил так же тихо: "Да, Господи, я поеду". Пос¬ле этого я направился к дому, где меня ждала Гвен. Она уже собиралась лечь спать, но я ви¬дел, что ее тоже что-то волнует.
— Что случилось, Гвен?
— Что ты имеешь в виду?
— С тобой что-то не в порядке.
— Дэвид, — сказала она, — не говори мне ничего, я все знаю. Ты собираешься оставить эту церковь. Не так ли? Ты должен оставить ее?
Я молча смотрел на Гвен. При свете луны, которым освещалась спальня, я заметил слезы в ее глазах.
— Я тоже слышала это, — сказала она. — Мы уедем отсюда? Я обнял ее:
— Да, моя дорогая, мы уедем.
В следующее воскресенье исполнилось пять лет нашей службы в Филипсбургской церкви.
И вот, наконец, наступило то утро. Я стоял на кафедре и вглядывался в лица хорошо зна¬комых мне людей.
— Друзья мои, — сказал я, — наверное вы хотите, чтоб я обратился к вам с приветст¬венным словом по случаю нашей годовщины?
— Как вы знаете, для меня, моей жены и для наших детей эти годы были необыкновенно счастливыми и плодотворными. Двое наших детей родились здесь, в Филипсбурге. Мы на¬всегда сохраним самые теплые и дружеские воспоминания о проведенных здесь годах. Но в прошлую среду случилось нечто необычное, чему можно дать только одно объяснение.
И я рассказал общине о том, что произошло в ту ночь на зеленеющем поле, и о том, что по¬чувствовала Гвен. Я не сомневался в том, что это был голос Бога, которому мы должны под¬чиняться. Я не мог точно сказать им, куда мы поедем. Скорее всего, это будет Нью-Йорк, но я не был уверен в этом. Единственное, что я знал, — нам нужно было немедленно уехать.
Как чудесно жить в Святом Духе!
Когда я вернулся домой, зазвонил телефон. Первым звонил пастор Флорида и сказал, что он не мог удержаться, чтобы не позвонить мне, и просил срочно приехать, чтобы провести несколько собраний в его церкви. После этого звонили еще, затем еще, и в конце концов я был приглашен читать проповеди по всей стране в течение 12 недель.
За три недели мы распродали всю мебель и переехали в дом родителей моей жены.
Потом я уехал. Остаток лета и начало зимы я проповедовал в больших и маленьких городах по всей стране. Любопытно, что куда бы я ни заехал, Нью-Йорк притягивал меня. Я старался быть поближе к этому городу, который по-своему полюбил.
В конце зимы 1960 года я приехал в Ирвинтон, штат Нью-Джерси. Там я остановился у пастора по имени Ренджиналь Эйк, которому я рассказал, как и всем, с кем встречался, о моих приключениях в Нью-Йорке. Наша беседа про¬должалась около часа.
— Дэви, — сказал он мне, — мне кажется, что в Нью-Йорке необходим пастор для работы с молодежью. Если вы хотите, я позвоню своим друзьям в Нью-Йорк.
Одним из тех, кому он позвонил, был Стенли Бэрд, пастор церкви Глед Тайдингз Табернакл на 33 Вест-Стрит, около Пенг Стейшн. Собрание заинтересованных священников было намече¬но провести в церкви мистера Бэрда.
Это было самое обыкновенное собрание. На нем было прочитано письмо полицейского комиссара Кеннеди, который просил занять более энергичную позицию в отношении молодежи. Мистер Бэрд ознакомил присутствующих о проделанной мною работе. Затем я высказал свое мнение о направлении работы среди мо¬лодежи в настоящее время.
Так родилось новое содружество. Его глав¬ной целью было поселить в сердцах юношей и девушек любовь Господа. Мы назвали его "Евангелизм для подростков". Я имел пред¬ставление об этой работе, поэтому меня выбра¬ли директором этой организации. Капитан по¬лиции Пол Дилена, прихожанин церкви мисте¬ра Бэрда, был назначен казначеем. Бедный Пол — его не было на собрании, поэтому он не мог отказаться от этой должности.
На повестку дня встал вопрос финансов. Он был разрешен очень просто. Мы подсчитали, что нам необходим минимальный бюджет в 20 тысяч долларов. Мы остановились на этой 
сумме. Наличных денег не было, как сообщил Пол, когда Бэрд позвонил и поздравил с побе¬дой на выборах.
— Пол, — сказал пастор Бэрд, — я сообщу тебе приятную новость. Тебя только что вы¬брали казначеем организации Тинэйдж Еванге-лизм. Дэвид Уилкерсон является твоим дирек¬тором в этой борьбе за молодых людей. Ты бу¬дешь рад узнать, что годовой бюджет органи-зации составляет 20 тысяч долларов.
Капитан Дилена спросил:
— Кто такой Дэвид Уилкерсон? У кого бух¬галтерские книги? Где деньги?
— Пол, — сказал пастор, — у нас нет ни книг, ни денег, а Дэвид Уилкерсон — это священник из Филипсбурга, который считает своим дол¬гом служить в Нью-Йорке.
Пол рассмеялся:
— Вы очень наивны.
— Да, Пол, мы наивны, — сказал пастор Бэрд, — так же наивны, как Давид, который выступил против Голиафа, не имея ничего, кроме пращи, камня... и убеждения, что Господь на его сто¬роне.
 
 
 
 
 
 
Глава  13
 
Было серое слякотное февральское утро, почти такое же, как тогда, когда я продал те¬левизор и начались мои приключения.
Я стоял на небольшом паромчике, едва осо¬знавая, какой гигантский шаг мы совершили к 
осуществлению моей мечты. Море было неспо¬койно. Пенистые волны перекатывались через палубу. С правого борта была Статуя Свободы, и я поймал себя на мысли, что это очень сим¬волично, что я буду здесь каждое утро. Ведь сейчас я направлялся на остров Стейтен с осо¬бой миссией: арендовать помещение для наше¬го дела по освобождению подростков.
У меня был адрес, который внушал доверие: Виктори-Бульвар, 1865. Там должна была рас¬полагаться наша "штаб-квартира". Когда я до¬брался до нее, я невольно улыбнулся. Она со¬стояла из трех довольно грязных комнат и на¬ходилась далеко не в шикарном месте.
— Господи, — сказал я, — благодарю Тебя за это помещение. Я не смог бы работать в 
дру¬гом.
В этих комнатах начиналась работа нашей организации. Единственный работник, которо¬му платили, был я сам. И все же денег не хва¬тало даже на то, чтобы снять самую дешевую комнату, поэтому свой диван я поставил возле письменного стола. Еду готовил сам, или ино¬гда друзья приглашали меня к себе, видя мою тощую фигуру.
Тяжелее всего было жить без семьи. Гвен осталась в Питсбурге и ждала удобного слу¬чая, чтобы приехать ко мне.
— Дэви, я знаю: все, что ты делаешь — пра¬вильно, — сказала она во время одного из те¬лефонных разговоров. — Но я так одинока. И Гарри растет, даже не зная, как ты выглядишь.
— Мы договорились, что Гвен и дети переедут в Нью-Йорк, как только у Бонни и Дебби закон¬чится учебный год, даже если придется ноче¬вать на скамейке в парке.
Между тем были и преимущества у такого образа жизни. Моя квартирка была отличным местом для молитвы. Здесь было только самое необходимое, и ничто не отвлекало внимания. В десятиметровой комнате стоял письменный стол, стул и диван. Мне очень нравилось мо¬литься в уединении. Каждый вечер я ждал, когда наступит время, отведенное мной для молитвы. На утро я ощущал прилив бодрости и энергии.
Это было чудесное время. Испанские и анг¬лийские церкви снабдили меня деньгами — 1000 долларов — для начала работы. Боль¬шинство этих денег пошло на проведение двух мероприятий. Первое называлось "операция насыщения".
Это была программа, которую мы проводили в школах, расположенных в неблагополучных районах. В своих лекциях мы говорили о про¬блемах наркомании, секса, алкоголя, насилия, предлагая в помощь Библию. Мы вдохновенно работали по этой программе, привлекая к ра¬боте в церкви все большее количество людей и распространяя брошюры. По истечении трех месяцев очень немного молодых людей нача¬ли новую жизнь.
Вторым мероприятием было выступление по телевидению. Я собрал сотню юношей и де¬вушек, которые теперь были вместе с нами, ор¬ганизовал хор, и каждую неделю на протяже¬нии трех месяцев нам предоставляли время на телестудии. Все было организовано очень просто: подростки пели песни, а затем кто-нибудь из них рассказывал свою историю.
Мы были удовлетворены результатами сво¬ей работы: наши выступления по телевидению стали очень популярными среди молодежи города. Но телевидение — дорогое удовольст¬вие. Мы испытывали денежные затруднения. Выступления по телевидению обходились нам очень дорого, и, несмотря на то, что дети при¬сылали нам свои скромные сбережения, у нас был долг в 4500 долларов уже за первые три¬надцать недель работы.
— Похоже, что нам придется прекратить эту кампанию раньше времени, — сказал я на со¬брании нашего общества.
Все согласились со мной. Мы бы с удо¬вольствием продлили наше выступление еще на несколько месяцев, если бы не эти затруд¬нения.
Вдруг с заднего ряда поднялся человек. Я впервые видел его. У него был круглый ворот¬ник, и я решил, что он священник.
— У меня есть предложение, — сказал он и представился; перед нами был пастор Гарольд Бредзен, священник из голландской рефор¬мистской церкви в Маунт Верной в Нью-Йорке. — Я видел ваши представления, от них веет не¬обыкновенной свежестью. Прежде, чем вы оставите эту программу, я думаю, вам будет полезно встретиться с моим другом.
Пожав плечами, я согласился, не понимая, к чему это, помня, однако, об удивительных не¬постижимых путях Святого Духа, если Он на¬мерен открыть нам дверь и в этот раз.
На следующий день мы с Гарольдом напра¬вились к Чейсу Воркеру, издателю журнала в Манхаттане. Мистер Воркер внимательно вы¬слушал нашу историю. Казалось, он заинте¬ресовался нашим рассказом, но под конец был озадачен.
— А что вы хотите от меня? — спросил он.
— Я скажу прямо — нам необходимо 10.000 долларов.
Мистер Воркер опешил. Я тоже. Он рассме¬ялся: — Благодарю за доверие, но у меня нет таких денег. И кроме того, я не участвую в раз¬личных фондах. А почему вы обратились именно ко мне?
— Я и сам не знаю, — сказал Гарольд, — но со мною происходит удивительная вещь. Как только я начинаю видеть, что кампания может опять сорваться, я почему-то вспоминаю вас. Ваше имя не выходит у меня из головы. Ничего более удивительного со мной никогда не про¬исходило.
Гарольд с надеждой посмотрел на Чейса Воркера. Тот молчал.
— Я ошибся, — сказал Гарольд, упавшим го¬лосом, — но я думал, что эти мысли имеют ка¬кой-то смысл, раз они так настойчивы.
Мистер Воркер поднялся, давая понять, что наша встреча окончена:
— Если у меня появится какое-либо сообра¬жение на этот счет, я сообщу сам. Еще раз бла¬годарю за доверие.
Мы уже вышли из квартиры, когда мистер Воркер вдруг окликнул нас:
— Гарольд! Дэвид! Подождите... Мы верну¬лись в кабинет.
— Сегодня со мною случилась непонятная вещь. Я получил довольно странную телеграм¬му и никак не могу разобраться в ней, — он отыскал ее среди бумаг на столе. — Теле¬грамму прислал Клемент Стоун, президент страховой компании Чикаго, мой хороший друг. В ней говорилось: "Предыдущая теле¬грамма недействительна. Буду в Савой Хилтоне в среду". То есть сегодня. Но я никогда не получал от него первую телеграмму, — сказал мистер Воркер. — И почему он сообщает мне о своем приезде? Ведь мы не договаривались о встрече. Может быть его секретарь перепутал мое имя с чьим-то другим?
Воркер взглянул на Гарольда, взял ручку и что-то написал на листке бумаги.
— Поезжайте в Савой, — сказал он, протяги¬вая записку Гарольду, — спросите там мистера Клемента Стоуна. Если он будет там, отдайте ему эту записку.
Мы прочитали записку: "Дорогой Клемент, представляю тебе Давида Уилкерсона, который проводит сейчас важную работу среди под¬ростков города. Ему нужно 10 тыс. долларов. Он тебе все расскажет. Если сможешь, помоги ему".
— Все это очень глупо, — сказал я Гароль¬ду, — я думаю нет смысла идти туда.
— Напротив! — возразил Гарольд. Он был уверен в успехе предприятия. Через полчаса мы прибыли по указанному адресу. Было поло¬вина шестого вечера. Дверь открыл мужчина. Он завязывал галстук, видимо собираясь на обед.
— Мистер Стоун?
Мужчина утвердительно кивнул.
— Простите, у нас к вам записка от Чейса Воркера.
Мистер Стоун прочитал записку и пригла¬сил нас войти. Он был озадачен не меньше нас. Он сказал, что через несколько минут он дол¬жен быть внизу, и если мы согласны, он выслу¬шает нас, пока собирается.
Через 15 минут он был уже готов, а я только начал рассказывать о нашем движении.
— Извините, я должен идти, — сказал мис¬тер Стоун. — Я доверяю Чейсу Воркеру. При¬шлите мне ваши счета. Я оплачу их на сумму 10 тыс. долларов.
Мы с Гарольдом переглянулись, ошелом¬ленные.
— А сейчас я прошу извинить меня, — мис¬тер Стоун направился к двери. — Вы можете записать свой рассказ на пленку и прислать мне. Я обязательно встречусь с вами в сле¬дующий раз. Тогда и поговорим о деталях.
И он ушел.
С помощью этих денег мы расплатились с долгами, смогли продолжить наши передачи и выпустили кинофильм "Ястреб на моих венах" об увлечении подростков города наркотиками. Эти деньги имели для нас большое значение. Нам становилось все яснее, что рука Господа помогает нам. Пока мы даем возможность Ему вести нас, чудеса сопровождают нас по всему пути.
 
 
 
 
 
 
 
Глава  14
 
Несмотря на достигнутый успех, которого мы добились за последнее время, я чувство¬вал, что нам не хватает личного контакта с подростками. Поэтому задолго до конца наших выступлений по телевидению я начал ходить по улицам города и разговаривать с юношами и девушками. Это было намного эффективнее. У Иисуса Христа не было никаких средств информации. Он непосредственно общался с окружающими. Возвратившись к своему преж¬нему занятию, я понял, что это как раз то, что нужно.
Каждое утро я ездил в Бруклин, чтобы пого¬ворить с молодежью. Перемена во многих из них совершалась прямо на глазах, как это было и на стадионе в Сант Николае. Необходимо бы¬ло что-то делать для определения дальнейшей судьбы моих подопечных. Я не беспокоился за тех, кто стал регулярно посещать какую-либо церковь, но были и такие, кто нуждался в по¬мощи.
Однажды, когда я ехал в Бруклин, моя дав¬няя мечта о доме для подростков обрела в моих мыслях конкретную форму. Этот дом. ко-торый можно было бы назвать Центром под¬ростков, располагался бы в самом неблагопо¬лучном районе города. У нас был бы штат из десятка специалистов, разделяющих мои взгляды и надежды. Каждый из них вел бы ра¬боту по определенному направлению: борьба с преступностью, наркоманией, проституцией, беседы с родителями и занятия с детьми.
Мы создали бы особую атмосферу новой жизни, построенной на доброжелательности и любви. Сюда приходили бы юноши и девушки, нуждающиеся в поддержке, здесь они учились бы и принимали участие в богослужениях. Они узнали бы, что значит жить и работать по-христиански, и готовились бы к жизни, на-правляемой Святым Духом.
Летом 1960 года, проработав год в Нью-Йор¬ке, я повсюду стал делиться своими планами, пытаясь найти поддержку, но мне постоянно говорили одно и то же: "Дэви, ваша мечта имеет один недостаток — она требует денег". И правда, у нас на счету никогда не было более 100 долларов.
В конце учебного года собиралась приехать Гвен. Я нашел небольшую квартиру в районе 
Стейтен Айланд.
— Это, конечно, не отель "Хилтон", но, по крайней мере, мы будем вместе, — сказал я Гвен по телефону. — Собирайтесь, я приеду за вами.
— Дорогой, — ответила она, — я согласна жить и на улице, лишь бы быть вместе с тобой.
И вот мы снова вместе и счастливы, не¬смотря на тесноту квартиры.
Гвен весьма заинтересовалась идеей созда¬ния Центра.
— Дэви, — сказала она, когда я в очередной раз пожаловался на наши финансовые затруд¬нения, — как тебе не стыдно? Ты начинаешь не с того — хочешь накопить деньги, чтобы ку¬пить дом, тогда как, если ты делаешь это с ве¬рою, должен сначала подыскать дом, а потом позаботиться о деньгах.
На первый взгляд ее предложение показа¬лось мне чисто женским. Но чем больше я раз¬мышлял над ним, тем чаще мне приходили на ум примеры из Библии: Моисей должен был простереть руку над морем, чтобы оно рассту¬пилось, и священники по слову Иисуса Навина должны были затрубить в трубы, чтобы стены Иерихона обрушились. Да, человек часто по¬ступает, не отдавая себе отчета в водительстве Божием, и только последующие события го¬ворят об этом. Может и мне нужно прежде за¬няться поиском дома?
Я встретился с членами нашего комитета. Конечно, такое название для группы из шести человек звучит громко, но это были самоот-верженные, преданные делу люди, которые от¬давали много сил и времени работе нашей ор¬ганизации.
Я рассказал им о растущей потребности со¬здания дома, где бы малолетние преступники и наркоманы могли встречаться с христианами. Я также высказал им мысль Гвен о том, что сначала нужно найти подходящий дом, а по¬том позаботиться об уплате за него. Комитет согласился с моим предложением.
— Мы должны рассчитывать только на свою веру, — сказал один из наших служащих по имени Артур Грейвз.
Результатом нашего эксперимента явились следующие события: 15 декабря 1960 года в два часа ночи, во время молитвы, я получил от-кровение, что нам необходимо искать дом на Клинтон Авеню, а не на Фултон Стрит, где ра¬нее сосредоточивались наши поиски.
Я взял карту, нашел нужную мне улицу и сразу же пометил ее, как будто место располо¬жения Центра подростков было делом решен-ным.
На следующий день я позвонил нескольким членам комитета, и мы договорились встре¬титься на Клинтон Авеню с тем, чтобы искать подходящий дом. Я позвонил также казначею нашей организации Полу, сообщил ему о нашем решении и поинтересовался нашим финансо¬вым положением. Оказалось, что мы распола¬гаем суммой в 125 долларов 73 цента.
        Первый же дом, который мы осмотрели, ка¬залось, отвечал нашим требованиям. Это было старое, мрачное здание стоимостью 17 тыс. долларов. Цена была приемлемой. Мы осмот¬рели дом и договорились о покупке. Но, когда мы пришли на следующий день, хозяин начал уклоняться от принятого решения, увеличи¬вая стоимость. Так продолжалось несколько дней, пока мы, наконец, не решили поискать другой дом.
В нашей кассе оставалось не более ста дол¬ларов, а дом, который мы снова нашли, стоил уже 34 тыс. долларов. Это была бывшая боль-ница. Во многих отношениях помещение удо¬влетворяло нашим требованиям. В доме име¬лось все необходимое для размещения доста¬точного количества работников и воспитанни¬ков Центра.
Мы уговорили владельца дома снизить цену и я уже чуть было не подписал контракт.
— Прежде, чем мы примем решение, я ду¬маю, нам необходимо взглянуть на другой дом, который находится напротив, — предложил Дик Симонз, молодой служащий, входивший в состав комитета.
— Сколько он стоит? — спросил я.
— 65 тыс. долларов.
— Прекрасно, — сказал я. — Всякий раз, ког¬да мы находим новый дом, его цена поднима¬ется, а наша касса пустеет. Когда у нас было 125 долларов, мы хотели купить дом за 17 тыс. долларов. Когда у нас было 100 долларов, мы решили купить дом за 34 тыс. долларов, а те-перь, когда у нас почти ничего не осталось, мы собираемся купить дом за 65 тыс. долларов.
Тем не менее дом всем понравился. Это был настоящий дворец, построенный из красного кирпича в стиле эпохи короля Георга.
Я никогда не встречал более запущенного жилища. Здесь уже давно никто не обитал. Раньше его использовали студенты. Теперь там жил один старик, который собрал здесь столь¬ко всякого хлама, что трудно было даже пред¬ставить. Весь дом был завален грудами газет, разбитых бутылок, детских колясок, старых зонтиков и прочим хламом. Все водопровод¬ные краны не действовали, во многих местах с потолка и стен обвалилась штукатурка, лест¬ничные перила шатались из стороны в сторо¬ну, а двери были сорваны с петель.
Но, несмотря на все это, чувствовалось, что когда-то это был вполне приличный дом, там даже был внутренний подъемник. Наверху раз¬мещались комнаты для прислуги, подвал был сухой и крепкий. Мы молча осмотрели его. И вдруг Гарольд Бредезен, пастор из Маунт Вернон, громко, словно читая проповедь, сказал:
— Это место выбрано для вас Богом! Он сказал это голосом, не терпящим возра¬жений, его слова прозвучали, как пророчест¬во. Нотки уверенности в его интонациях я слышал еще много дней, и, мне кажется, они имели отношение к тому, что мы собирались делать.
Возвращая ключи хозяевам дома. Дик Симо¬на заметил, что цена в 65 тыс. долларов подо¬шла бы, если бы дом был в лучшем состоянии. Он уговорил владельца снизить цену до 42 тыс. долларов!
— Итак? — спросил я Дика, — замечатель¬нейшая сделка, учитывая, что на счету у нас целых сто долларов!
Но мне не очень хотелось покупать этот дом. Слишком много потребуется усилий, чтобы привести его в надлежащий вид. Меня больше интересовали творческие вопросы, а не ре¬монт старого дома.
С другой стороны, если нам суждено въе¬хать в это здание, то кто я такой, чтобы воз¬ражать? Прежде, чем предпринимать что-либо, я хотел убедиться, что мы действуем по воле Бога.
Поэтому в ту же ночь, во время молитвы, я спросил об этом у Господа.
— Господи, Ты помогал мне постичь Твою волю, давая знаки.
Я вспомнил, как мы спрашивали у Бога о ра¬боте в Филипсбурге, о продаже телевизора.
— Я хотел бы испросить Твоего позволения еще раз "расстелить шерсть" пред Тобою.
На следующий день я поехал в Глад Тайдингз и долго разговаривал там с миссис Ма¬рией Браун, которая работала в церкви Стенли Бэрг. Я подробно рассказал ей о необходимос¬ти создания Центра и о доме, который мы вы¬брали.
— Дэвид, — сказала миссис Браун. — По-моему все так и должно быть. Когда вам пона¬добятся деньги для уплаты?
— Через неделю.
— Может быть, вы придете в воскресенье в нашу церковь и попросите помощи у прихо¬жан? Конечно, приближается Рождество, и это не самое удобное время, но все же приходите, если хотите.
Я с рад остью согласился. Я знал, что в Глад Тайдингз я не соберу и двух тысяч долларов, а нам нужно было более, чем в два раза больше — 4200 долларов, то есть первый взнос, со¬ставляющий 10% от общей суммы. Но я просил Господа совершить чудо. Я хотел удостове¬-
риться в Его поддержке.
— Господи, — молился я в ту ночь. — Если Ты хочешь, чтобы мы купили этот дом, помоги нам собрать необходимую сумму денег для первого взноса за один вечер.
Было весьма нелегко, но, подобно Гедеону, я решился усложнить ситуацию:
— Более того, позволь собрать мне эту сум¬му не говоря, сколько именно нам нужно, пусть люди жертвуют от чистого сердца.
Я чувствовал, что нахожусь в глупом поло¬жении. Было ясно, что я не очень-то хотел по¬купать этот дом. Но я уже вознес молитву и те-перь хотел видеть, что же из этого получится.
Наступило воскресенье. Я организовал очень простую службу. Намеренно прохладно и без эмоций я рассказал о наших затруднениях, привел примеры из жизни ребят, начавших но¬вую жизнь. В конце службы я сказал:
— Я не хочу произносить трогательные призывы, я хочу, чтобы все свершилось под действием Святого Духа. Я сейчас оставлю вас и сойду вниз в подвальное помещение. Если вы пожелаете внести свою лепту в наш фонд, я бу¬ду рад.
Я ушел в заднюю комнату и начал ждать Я никогда не забуду того, что мне довелось пе¬режить в те минуты. Я даже удивился своим переживаниям До этого я не задумывался все¬рьез о покупке этого дома на Клинтон Авеню. Прошло десять минут. Никто не появлялся. Я даже обрадовался, что все кончилось. По край¬ней мере, я знал, что на этот раз знамения не будет.
Вдруг в конце коридора открылась дверь, и вошла пожилая дама. В ее глазах были слезы.
— Пятнадцать лет, — сказала она, — я мо¬люсь о том, чтобы кто-нибудь взялся за эту ра¬боту. Вот десять долларов. Это все, что может дать вдова. Но я знаю, что эти деньги принесут пользу.
Следующей пришла женщина, которой было приблизительно лет 50. Она сказала:
— Пастор Уилкерсон, мне платят пенсию из отдела социального обеспечения. Я хочу от¬дать эти деньги вашим ребятам.
Не успела она выйти, как кто-то широко от¬крыл дверь, подперев ее стулом, и в комнату хлынул непрерывный поток людей.
Я был потрясен. Я прежде не видел ничего подобного. Люди приносили по 100, по 200 долларов, кто сколько мог. Маленький маль¬чик принес все свои сбережения — 14 центов. Он сказал:
— Вот все, что у меня есть. Я отдаю их во имя Бога.
 
 
 
 
 
 
 
Глава  15
 
В доме, который мы купили, как я уже го¬ворил, собралось невообразимое количество мусора. Гвен предложила организовать убор¬ку хлама совместными усилиями всех под¬ростков.
В один из субботних дней, в конце января, собралось около 15 юношей и девушек, жаж¬давших привести в порядок свое будущее жи¬лище. Но их пыл охладился, когда они уви¬дели, сколько было там мусора.
Но ребята сделали великое дело. Они усерд¬но работали до тех пор, пока дом не был убран. И весь хлам теперь был во дворе.
Тут Пол Дилена взялся за дело — вызвал из санитарной службы четыре машины для вывоза мусора. Увидев такие горы, приехавшие рабо¬чие потребовали 30 долларов, и Пол согла¬сился их заплатить им после того, как все бу¬дет убрано. Вскоре весь хлам был вывезен.
Пол подошел к старшему и предложил обе¬щанное вознаграждение. Тот рассмеялся:
— Ваши ребята рассказали мне, что за рабо¬ту вы выполняете. У меня самого сын подрос¬ток. Неужели вы думаете, мы возьмем с вас деньги?
Через три недели мы начали приводить в порядок сам дом. Маляры из соседних церквей красили стены. Студенты близлежащего кол¬леджа искусств украшали их своими "произве-дениями". Кроме этого, нужно было сделать много другой работы по устройству и пере¬оборудованию дома. И все это требовало де¬нег, которые мы собирали по всей стране.
И тут еще один удар — власти города заяви¬ли, что не выдадут нам сертификат на здание, пока мы не установим противопожарную сис-тему, а стоимость ее — 5000 долларов. И снова я отправился по стране собирать деньги, от¬влекаясь от той работы, которую я по насто¬ящему хотел делать. Конечно, я не мог бы сде¬лать этого один — все члены комитета помо¬гали в этом. Грейди Финнин ездил по всей стране, рассказывая о наших нуждах. Весьма преуспевающий певец Мартин Карл оставил свою работу в шоу Артура Годфри и стал на-шим "поющим послом".
Но вскоре ремонт в доме был, все-таки, окончен.
Теперь в дом должны прийти дети Божий и им нужно дать хотя бы на чем сидеть. У нас было прекрасное здание, но оно было пусто.
Именно на этой стадии нашего эксперимента я осознал, что Господь пожелал, чтобы очень разные люди принимали в нем участие. У нас в комитете имелись представители Епископаль¬ной и Пресвитерианской, Баптистской и Гол¬ландской Реформистской церквей. Мы также вызвали интерес и у весьма влиятельных бизнесменов.
У нас были следующие планы на будущее. В Центре будет работать 20 служащих. Каждое утро будет начинаться с молитвы, затем заня-тия. Это будет важной частью работы, ибо я давно пришел к выводу, что без спокойного размышления никакое дело не будет двигаться успешно. После этого группами по 2-3 человека мы будем выходить на улицы. Все  наши сотрудники будут подготовлены для работы с  наркомании, алкоголиками, проститутками, членами  преступных группировок.
       Наши сотрудники будут выходить на улицы не с целью  приобщения к вере, но для помощи. Большинство подростков,  с которыми мы будем встречаться таким образом, не будут  жить в нашем Доме. С ними работа будет проводиться на дому  до тех пор, пока мы не убедимся, что он крепко стоит на  собственных ногах. Но некоторые из ребят потребуют особого внимания. Таких  мы будем приводить в Центр. Мальчики смогут жить наверху  вместе с мужчинами, а девушки - на втором этаже, где у  нас размещаются семейные служащие и женщины. Вообще мы  предполагали вести работу исключительно с юношами, но  если и девушка окажется в беде, то мы не откажем ей в помощи.
        Основная трудность состояла в том, что я не знал, где мне  найти 20 молодых, здоровых, заботящих и любящих детей  мужчин и женщин, которым мы сможем к тому же платить  всего лишь десять долларов в неделю? При этом работа их  будет сопряжена с риском. 
       Как раз в то время, когда я был занят поиском штата  сотрудников, на одного нашего парня, Карлоса, было  совершенно покушение.  Карлос был раньше членом одной из самых ужасных банд   города под названием "убийцы". После того, как его жизнь  изменилась, он пошел в банду, чтобы рассказать своим  бывшим друзьям, как это произошло. Как только он там   появился, его окружили члены банды.
- Говорят, ты стал верующим? - спросил главарь  "убийц".
- Это правда, - ответил Карлос.
- Говорят, ты теперь не будешь драться?
- Совершенно верно.
- Ты будешь драться, если я нападу на тебя, - крикнул  главарь, вытаскивая нож.
Карлос отскочил в сторону и сорвал со стоящего рядом  автомобиля антенну, но, подумав. тут же отбросил ее в  сторону.
- Нет, я не буду драться.
В этот момент главарь шайки ранил Карлоса ножом. Все  члены банды тут же разбежались. 
Карлос истекал кровью,  когда его доставили в госпиталь Сумблиранд, его жизнь  висела на волоске. Карлоса все же вылечили. При выписке врач посоветовал ему больше не проповедовать перед  вооруженными людьми.
      Карлос не обратил внимания на слова врача и сразу же  отправился проповедовать на улицы. Наверное, благодаря  этому случаю он стал одним из лучших работников. Но кому хотелось рисковать жизнью? Сколько еще таких, как  Карлос, согласятся сотрудничать с нами? Как будто в ответ на мой вопрос, вскоре я получил телеграмму  из Центрального Библейского Колледжа в Спрингфильде,  штат Миссури, с просьбой прочитать там лекцию. Я принял  приглашение и прочитал студентам лекцию о работе с  подростками, рассказал о нашей работе, о том, что нам нужны  сотрудники. Это была прекрасная служба, на которой ясно  ощущалось присутствие Духа Святого.
      После моего выступления поднялся президент колледжа и  сказал, что наша работа очень напоминает Деяния Апостолов.  Он предложил финансовую помощь студентам, которые пожелают работать со мной. Когда я пришел в библиотеку   колледжа, назначенную местом встречи, там уже собралось   семьдесят студентов.  Мне нужно было выбрать только двадцать человек. Я  рассказал собравшимся, что ожидает их в Нью-Йорке;  рассказал, что работать они будут почти бесплатно и даже  свой проезд в Нью-Йорк должны будут оплатить сами. Все,  чем мы могли обеспечить их, была еда и жилье. Я также  рассказал, что работа сопряжена с риском для жизни и  рассказал им, что произошло с Карлосом и двумя другими  ребятами, которых избили на улице. Я добавил, что нужно  будет самим готовить пищу, мыть посуду,  убирать в доме. К моему удивлению, набралось около 20  желающих.
       В конечном итоге у нас было 16 студентов из этого  колледжа и 4 из колледжа Ли в Теннесе. Через некоторое  время они начали прибывать в наш Центр. Осматривая наш  дом, они, видимо, размышляли над тем, куда они попали. Вот письмо одной студентки, написанное ею домой вскоре  после прибытия:
      "Мои дорогие, привет из Нью-Йорка! Я приехала в вчера в  8.15 вечера. На вокзале было очень много народа, но с  помощью Господа я и мои товарищи благополучно добрались  до места назначения. Доехала хорошо. Здесь буду работать  по следующему распорядку:
1. Работа по евангелизации девушек: Понедельник - свободный день. Вторник - работа с  подростками на улице. Среда - навещаем девушек в  больницах. Четверг - навещаем девушек
 в тюрьмах.  Пятница - работаем на улицах. Суббота - работаем в  церквах различных деноминации. Воскресенье - работаем  в Пятидесятнических   церквах.
2. Работаю воспитателем: слежу за уборкой помещения,  за выполнением домашнего заданиям т.п.
3. Работаю музыкальным руководителем. Мы молимся о  том, чтобы Бог дал мне в помощь еще одну девушку. На этой  неделе было убито трое ребят. А сейчас я должна помочь  приготовить ужин. Не забывайте ходить в церковь. я люблю  вас!"
     Я никогда не забуду тот день, когда я мог сказать Гвен: "Итак,  дорогая, мы приступили к работе".  Мы находились в небольшой часовне нашего центра, которая  раньше была гостиной. У одной из стен находился огромный  камин. Я прислонился к резному кожуху камина. Я напомнил  Гвен о том вечере в Филипсбурге, когда я стоял во дворе дома  и смотрел на поле ржи. Теперь Господь дал нам урожай. Он  дал нам отличный инструмент: 20 служащих с верой в силу   Святого Духа.
- Взгляни, дорогой, - сказала Гвен.
  Сначала я не мог понять, что она имела в виду, но  приглядевшись, я увидел, что на кожухе камина, к которому я   прислонился, был искусно вырезан сноп пшеницы.
 
 
 
 
 
 
Глава  16
 
Как только вновь прибывшие студенты раз¬местились, я собрал их всех в часовню у того самого камина со снопом и рассказал им о положении дел в нью-йоркских преступных группировках.
— Насилие — вот самая характерная черта действий таких команд, — сказал я молодым служащим. — Это слово подразумевает и дра¬ки, в которых гибнут ребята, и изнасилования, садизм, и гомосексуализм, наркоманию, алко¬голизм. Это обычные явления среди шаек.
Я считал, что нашим молодым работникам необходимо было знать причины такого поло¬жения дел.
— Мы, проповедники, кажемся иногда слиш¬ком многословны, но во многих случаях наш лексикон не позволяет достаточно ясно пред-ставить действительное положение вещей. На¬пример, мы говорим о потерянных грешниках. Узнав поближе этих уличных бойцов, я понял, что они действительно потеряны и для Бога, и для людей. Они живут в постоянном страхе. Они носят оружие, чтобы в любую минуту быть готовыми защищаться от противников. Банда — это объединение таких вот потерянных ребят, которые собираются вместе, чтобы бороться за свое существование.
Во время своей работы с ними я выяснил, что, в сущности, ни у кого из них не было до¬ма. О доме они говорили, как о тюрьме.
Я повел своих сотрудников на квартиру к одному из "уличных" ребят.
Когда мы пришли, дверь была открыта, дома никого не было.
— Сейчас вы увидите, почему они называют это домом ужасов — шепнула девушка с фермы Миссури.
В однокомнатной квартире жило пять чело¬век. Воды нет, нет и холодильника, плиты. Во¬семь семей пользовались одним туалетом, ко¬торый располагался внизу. Вентиляция тоже оставляла желать лучшего. В комнате сильно пахло газом. Единственное окно выходило прямо к стене другого дома. Комната освеща¬лась 40-ваттной лампочкой.
— А вы знаете, сколько они платят за этот "дом ужасов"? — спросил я. — 20 долларов в неделю, 87 — в месяц. Я быстро подсчитал, что владелец этого дома имеет ежемесячную при¬быль в 900 долларов.
— Но почему же они не перейдут в другое место?
— Потому что негр или пуэрториканец не может жить там, где ему хочется. Это гетто, — сказал я.
— А как насчет жилищных программ?
Чтобы ответить на этот вопрос, мы поехали в район, который, как считают многие, решит проблему трущоб в городе. В перенаселенные районы приезжали бульдозеры, разрушали ста¬рые дома и вместо них строили новые здания, в которые должны были заселяться люди из старых домов. Но те, у кого была работа, не ждали два года окончания строительства. И здесь оставались только безработные. Резуль¬татом этого было то, что население района почти полностью обновлялось. Собиралось много людей, потерявших себя в этом мире, не имевших возможности позаботиться о себе.
Мы побывали в таком районе, которому бы¬ло всего несколько лет, но всюду уже были следы заброшенности, многие окна нуждались в ремонте, стены домов были исписаны, пахло дешевым вином.
Здесь мы тоже посетили знакомую мне семью, в которой мать сильно пила. В комнате было грязно, не убрано. Мальчик, к которому мы пришли, сидел молча, словно не замечая нашего присутствия.
— Я знаю этого парня другим, — сказал я. — Он бывает очень энергичным на улице, где он почти все время пропадает. Домой он воз¬вращается только тогда, когда нет матери.
Вот так и образуются банды: в одном районе собираются семьи, подобные этой семье, дети которых забиты и запуганы. Они организуются в банды, находя в них защиту и покровительство. Они сражаются с другими бандами за свою территорию, куда не может проникнуть никто чужой. Это их крепость.
Им некуда девать время. Кроме того, многие из них очень бедны. Однажды я встретил че¬тырнадцатилетнего подростка, который не ел около двух дней. Его бабушка давала ему каж¬дое утро 25 центов и выгоняла на улицу. На завтрак он выпивал на 7 центов кока-колы, на обед тратил 15 центов, а когда наступало время ужина, он смеялся и говорил, что у не¬го диета. Весь вечер он сосал одноцентовый леденец.
Странно, но несмотря на то, что у всех этих ребят не было денег на еду, на бутылку вина у них всегда находилось.
— Меня пугает то, что они так много пьют, — сказал я. — Многие ребята целыми днями пьют вино. Напиваются они редко — на это у них не хватает денег. Но они никогда почти не бывают трезвыми. Они начинают пить с самого утра и кончают только тогда, когда истоща¬ются их денежные ресурсы. Часто они отби¬рают деньги у малышей или воруют, и иногда устраивают грандиозные попойки, которые, как правило, заканчиваются трагично.
Когда мы вернулись в Центр, я снова собрал всех служащих в часовню и рассказал им ис¬торию Мартина Илинского. Мартин был уче¬ником старшего класса и работал, чтобы со¬держать больную мать. Однажды он пошел к своему другу, где устраивалась вечеринка. Там собралось десять подростков — шесть ребят и четыре девушки. Когда у них кончились запасы спиртного, они начали собирать на пиво. Мар¬тин отказался дать деньги. Последовала драка, и Мартин Илинский был убит.
Я знал, что эта история до глубины души взволнует молодых работников. Я сказал:
— Представьте, что вы встретились с Марти¬ном на улице. Вы знаете, что если он пойдет на тот вечер, он будет убит. Что бы вы ему ска¬зали?
— Что Иисус спасает, — ответил один па¬рень.
— Вот этого-то я и опасаюсь. Все были озадачены.
— Мы должны быть очень осторожны в упо¬треблении подобных фраз, — сказал я. — Преж¬де, чем сказать такие слова на улице, я обычно молюсь, чтобы Дух Святой вложил в них ис¬тинную силу и смысл. А что подразумеваете вы под этим — "Иисус спасает"?
Конечно же, отвечая на этот вопрос, наши ребята и девушки не были голословны. Они имели в виду то, что произошло с ними в свое время.
— Это значит, — сказала одна девушка, — родиться вновь. Но в ее словах не было той свежести, той убедительности, которая могла бы повлиять на решение Мартина Илинского.
— Что произошло с вами, когда вы возроди¬лись для новой жизни? — спросил я девушку.
Она немного подумала и рассказала свою историю. Она была очень одинока, жизнь для нее не имела никакого смысла.
— Я слышала о Христе, — сказала она, — но Его имя было для меня пустым словом. Однаж¬ды мой друг сказал, что Христос может осво-бодить меня от одиночества и страха. Мы по¬шли в церковь, и после служения священник попросил меня выйти вперед, что я и сделала. Я опустилась на колени и попросила того са¬мого "Христа", Который был для меня лишь пустым словом, сотворить перемену в моей жизни. С тех пор моя жизнь полностью изме¬-нилась. Я думаю, это и означает "родиться за¬ново".
— Ты больше не чувствуешь одиночества?
— Нет. И я больше не испытываю  страха.
— Теперь для тебя Христос значит больше, чем простое слово?
— Конечно. Само слово не может ничего из¬менить.
Все молчали.
— Вот также и в случае с Мартином: пустые слова ничего бы не изменили в его жизни, — сказал я. — Помните об этом мальчике, когда будете работать.
К весне 1961 года наш Центр развил бурную деятельность. Каждый понедельник, который у нас был выходным днем, молодые сотрудники Центра выходили на улицы Бруклина, Гарлема, Бронкса и встречались с подростками, нуж¬давшимися в помощи. Они заходили в больни¬цы и тюрьмы, ходили по школам и судам. Они проводили собрания в Гринвич Виллидж, Кони Айланд, в Центральном парке. Благодаря этой работе количество подростков, приходивших в Центр, значительно увеличивалось. За первый месяц работы было спасено более 500 юношей и девушек. Они ощутили на себе воздействие Святого Духа, бросили банды, начали ходить в церковь, нашли работу. Особо нуждающиеся жили в нашем Центре.
Одним из первых обратившихся был девят¬надцатилетний Джордж. Родители выгнали его из дома, возмущенные его связями с жен¬щинами и мошенничеством. Обычно он имел связи с женщинами, которые были вдвое стар¬ше его. Это происходило так: он заводил зна¬комство с пожилой женщиной, рассказывал ей о своей трудной жизни и просил разрешить зайти еще раз, просто поболтать. Вскоре он пе¬реселялся в дом женщины, которая заботилась о нем, как о сыне. Джордж работал ювелиром. Когда он прочно входил в доверие женщины, он брал у нее драгоценности "для переделки" и исчезал.
Так и проходила его жизнь. Но однажды все изменилось. Джордж случайно попал на одно из наших уличных собраний. Через несколько дней он появился в нашем Центре. Он зашел просто так, поразвлечься. Войдя, он тут же ощутил доброжелательную, теплую атмосферу в доме. К нему подошел один из наших сотруд¬ников, Ховард Кальвер.
После разговора с ним Джордж решил на¬чать новую жизнь. Он молился, чтобы Господь возродил его к этой новой жизни.
— Я как будто бы освободился от какого-то тяжелого груза, — сказал он мне позже.
Он был очень взволнован тем, что с ним произошло, и не переставал говорить об этом.
Спустя некоторое время, Джордж решил вернуть деньги за все украденные драгоцен¬ности. Он нашел хорошую работу и начал вы-плачивать долги, оставляя себе на пропитание самую незначительную сумму. Когда он упла¬чу все долги, то стану священником, — так ре¬шил Джордж.
По мере увеличения числа воспитанников в Центре вставала другая нравственная пробле¬ма. Все ребята были нарушителями закона, многие совершили тяжелые преступления. Как им нужно было поступать?
Для тех, кто уже укрепился в вере, ничего не стоило отсидеть в тюрьме за свое преступ¬ление. Но для того, чтобы иметь на это силу, нужно время. Им нужно еще долго учиться быть христианами. А если они откроют свою вину слишком рано и попадут в тюрьму, воз-никает опасность вновь потерять их. С другой стороны, все они нарушили закон и должны были отвечать за это, иначе они не получат ду¬ховного спокойствия.
На этот вопрос часто нельзя было дать од¬нозначного ответа, и я часто не знал, что по¬советовать. Однажды ко мне обратился Педро.
— Я не могу ни есть, ни спать.
— В чем дело, Педро?
— Я чувствую тяжесть совершенных мною преступлений. Я должен пойти в полицию и во всем признаться.
Я выслушал его и решил, что ему следует сделать признание в полиции, но не сейчас. Педро, не вдаваясь в подробности, рассказал мне о своих преступлениях. Он плохо говорил по-английски, а я почти не знал испанского. Он находился в подавленном состоянии, и ему казалось, что единственным выходом из соз¬давшегося положения было откровенное при¬знание в полиции. Но я боялся, что решение суда могло сломить его и вернуть к прежней жизни, и советовал ему повременить. Но он не желал и слушать об этом.
Я попросил Винцета Ортеза быть перевод¬чиком. Все трое мы направились в полицию. Когда мы зашли в полицейский участок, сер¬жант жевал бутерброд.
— Я вас слушаю, сэр, — сказал он.
— Я — пастор Уилкерсон, лидер Евангель¬ского движения среди подростков. Этот па¬рень был членом банды "Драгонз", он хочет кое-что вам сообщить.
Сержант окинул меня странным взглядом Я повторил только что сказанное.
— Он что, сумасшедший?
— Нет, — ответил я.
— К нам часто приходят люди и признаются в преступлениях, которых они никогда не со¬вершали. Но если вы считаете, что мальчик в здравом уме, отведите его к следователю.
Мы последовали его совету. Следователь спросил нас, принуждали ли мы Педро прийти к нему.
— Нет, — сказал я, — мальчик пришел по собственной воле.
— Вы знаете, что он может попасть в тюрь¬му?
Я попросил Вицента перевести. Мальчик утвердительно кивнул: да, он знает это. Сле¬дователь приготовился к допросу. Чувствова¬лось, что он проникся к мальчику симпатией.
— Итак. Педро, что бы ты хотел нам расска¬зать?
Педро начал свой рассказ: "Вы помните то убийство?..." И он рассказал о жесточайшей драке с поножовщиной в Центральном парке, которая произошла два месяца тому назад. Педро описал это происшествие со всеми под¬робностями: он был на игле и не мог найти до¬зу. Он и еще двое ребят напали в парке на мо¬лодого человека, избили, ограбили и нанесли ему ножевые ранения. Затем Педро рассказал о двух кражах. Допрос продолжался около шес¬ти часов. Детективы проверяли и перепро¬веряли все факты. В случаях с грабежами заявлений от пострадавших не поступало, так как, по словам полицейских, те сами были не¬чисты перед законом.
Мы поручились за Педро, и его отпустили. На следующее утро Педро поднялся раньше всех в Центре. Он разбудил всех своим пением. Педро стал совершенно другим человеком, его сердце наполнилось настоящей радостью.
Но не все истории были так драматичны. Большинство подростков приходило в Центр, гонимые одиночеством и душевным опустоше¬нием. Они никому не были нужны. В нашем 
Центре они нашли настоящий дом. Одним из таких ребят был Дакки. Когда ему было 11 лет, он связался с бандой "Краунз". Его любимым занятием было бить окна в патрульных маши¬нах. Он получал истинное наслаждение от это¬го занятия и радовался, когда полицейским не удавалось поймать его. Потом он попал в бан¬ду "Драгонз" и в 15 лет стал ее президентом. Он не долго занимал этот пост, потому что вскоре его посадили в тюрьму за избиение своего учителя. Через шесть месяцев его отпустили. Он учился в школе кондитеров, затем в школе поваров и, наконец, в школе мясников, но ни¬где не мог поладить с учителями, и его вы¬гоняли. Наш Центр был единственным местом, где он чувствовал себя, как дома.
— Что мне здесь больше всего нравится, — говорил он, приветствуя новичков своей ши¬рокой, искренней улыбкой, — так это то, что здесь не обращают внимания на твою  нацио¬-нальность или расовую принадлежность. Все — и белые, и цветные — живут здесь одной семьей, объединенные Богом.
У Лакки был необычайно глубокий духов¬ный опыт и он связывал его с нашим Центром и ни за что не хотел покинуть его. Он не хотел двигаться вперед, будучи совершенно удо¬влетворенным своим положением. Он хотел оставаться с нами и помогать нам. И мы реши¬ли оставить его у себя до тех пор, пока он сам не почувствует готовность к движению.
 
 
 
 
 
 
Глава  17
 
Работа Центра постепенно налаживалась. Все работали с утра до ночи по следующему распорядку:
Подъем в 7:00, завтрак в 7:30, уборка и личное время до 9:30, занятия в часовне с 9:30 до 11:30. Обед в 12:00, уборка, молитва и работа на улице с 14:00 до 18:00, затем легкий ужин и работа на улице до 19:30. Вечерняя служба до 12 ночи.
Мне одному было трудно справиться со всей работой в Центре, поэтому вскоре был создан оперативный комитет по организации всех дел. Говард Кульвер стал нашим администратором: не очень легкая работа, когда ты имеешь дело с двадцатью энергичными молодыми коллегами и постоянно меняющимся количеством членов различных шаек. Его жена была настоящим да¬ром для нас — она была квалифицированной медицинской сестрой.
С особой теплотой я относился к Никки, ко¬торый теперь работал у нас. Однажды он робко вошел ко мне, ведя за руку красивую девушку.
— Знакомьтесь, Дэви, это моя жена Глория.
Никки и Глория встретились в Вест Коуст, где они вместе учились в библейской школе.
Глядя на Никки, трудно было поверить, что это тот самый парень, который три года назад хотел убить меня. Во время нашей с ним вто-рой встречи я думал, что Никки безнадежен. И вот передо мной теперь сидит священнослу¬житель, переполненный планами на будущее.
— Я бы хотел работать не с детьми, а с их родителями, — говорил он. — Что толку помо¬гать парнишке, если ему все равно придется возвращаться в свой жалкий дом.
Мне понравилась эта идея. Глория тоже хо¬тела работать в Центре. Она любила детей и хо¬тела работать с малышами. Никки рассказал ей о жизни малышей, которые убегают из дома, и Глория считала, что необходимо предотвра¬тить их вступление в банды, потому что это значительно легче, чем потом выручать их от¬туда.
Мне очень нравилась работа наших сотруд¬ников. Мы творчески подходили к решению проблем подростков-гангстеров. Я работал с ребятами, Никки — с их родителями, Глория — с малышами. Серьезным недостатком в нашей работе было отсутствие в штате наших сотруд¬ников человека, который вел бы специальную работу с "дэб". Обычно в каждой банде 
есть та¬кие девушки, которые собирают вокруг себя как бы девичий придаток банды, их называют "дэб". Очень часто ее имя является производным от имени парня, ее партнера.
Вскоре я выяснил, что эти девушки очень часто бывают причиной многих драк среди гангстеров. Стоит такой девушке пожало¬ваться своим, что к ней приставал парень из другой банды, как завязывается драка. Хотя часто это просто придумывалось, чтобы спро¬воцировать драку. Такое вот развлечение.
— Замужество — предрассудок, — говорили мне эти девушки, и не было никакого смысла разговаривать с ними или убеждать их в чем-то. Нам нужна была девушка, достаточно при¬влекательная для того, чтобы завоевать ува¬жение среди них, но сильная в вере, чтобы ни¬что не могло поколебать ее. Наконец мы нашли такую девушку.
— Итак, дорогая, мы нашли девушку для та¬кой работы, — сообщил я Гвен однажды вече¬ром.
— Надеюсь, она хорошенькая. Ей необхо¬димо быть красавицей, — сказала Гвен, — вот уж никогда бы не подумала, что я буду застав¬лять мужа разыскивать хорошеньких девиц.
— Она очень симпатичная, зовут ее Линда Мейснер и она из Айовы. Я надеюсь, эти горо¬жанки не перепугают ее.
Работа Линде предстояла тяжелая и начать ей пришлось в первый же субботний вечер. Тогда к нам заявились пять девиц и потребо-вали, чтобы мы показали им Центр. Линда со¬биралась их пропустить, но я не разрешил, по¬тому что девушки были пьяны.
— Приходите в 7:30 вечера, у нас будет служба. Вам будут рады, — предложил я. Они пришли и привели с собой группу ребят.
— Что мы будем делать? — спросила Линда. — Они совершенно пьяны.
— Давай разделим их: девушек в одну сто¬рону, а ребят в другую.
Но это не принесло никакой пользы. Девуш¬ки смеялись, разговаривали, бросали реплики. Из-за шума ничего нельзя было разобрать. Мы начали персонально обращаться к девушкам и ребятам. Большинство девушек ушли прочь, с силой захлопывая за собой дверь. Одна девуш¬ка, которая осталась в церкви, подходила к ре¬бятам, обнимала по очереди их за плечи и го¬ворила: "Не верьте ни одному его слову".
В этот вечер девушки одержали победу. Линда  была в смятении:
— Что делать, Дэви? Как мне работать с ни¬ми?
— Наберись терпения и жди, пока Святой Дух не сделает что-нибудь.
Через несколько дней Линда засвидетельст¬вовала о перемене, происшедшей в девушках. Позже она показала мне свое письмо, написан¬ное к родителям.
"... Каждая минута здесь наполнена ра¬достью, ожиданием чего-то нового. Во втор¬ник к нам пришла целая банда. Мы хотели, что¬бы девушки, которые уже раньше приходили к нам, пришли одни, но они попросились прийти вместе с ребятами. Они пообещали вести себя хорошо, и мы впустили их. Мы пели церковные гимны. Дэви спросил, хотели бы они, чтобы Господь изменил и их жизнь. Четырнадцати¬летняя девочка пожелала избавиться от упо¬требления алкоголя, а другая девочка хотел знать, простит ли ей Бог применение геро¬ина..."
С тех пор девушки всегда обращались к Лин¬де за помощью. Одна девочка из местной банды, которую звали Элейн, сказала, что ее жизнь отравляет постоянная ненависть. Я знал Элейн. Это была трудная девушка. Ее ненависть проникала во все, с чем она сталкивалась. С ней не могли сладить ни в школе, ни дома. Ес¬ли ей приказывали сидеть, она вставала; если встать — сидела. Если ее просили остаться до¬ма, она уходила на улицу; если просили уйти, она оставалась.
Однажды она пришла к Линде. Они разгово¬рились. Выяснилось, что девушка сильно пьет 
и посещает "дикие вечеринки". Вдруг Элейн за¬плакала:
— Линда, я прекрасно понимаю, что живу неправильно, и ненавижу себя за это, но ни¬чего не могу сделать. Каждый раз, ложась к кому-либо в постель, я знаю отсюда — она по¬казала на свое сердце — что поступаю дурно. Я так устала ненавидеть саму себя. Ты можешь мне помочь?
Элейн стала регулярно приходить к нам. От ненависти ее не осталось и следа Теперь это  была веселая, искренняя девушка. От нее веяло теплом и свежестью. Она перестала пить и по¬сещать вечеринки.
Таких девушек, как Элейн, было немало. Я был очень рад, когда увидел, что Элейн поняла исцеляющую силу любви Христа. Это любовь, которая ничего не требует взамен. Это любовь, которая желает всем добра, и таким как эти мальчики и девочки — тоже. И в этом ее ис¬целяющая и вдохновляющая сила.
В одном из своих писем домой Линда писа¬ла, что жизнь ее подвергается постоянной опасности. И это не было преувеличением. Мы делаем все, чтобы защитить наших сотрудни¬ков. У нас есть правило, по которому для ра¬боты на улицу следует выходить по двое или по трое, девушкам не следует вступать в кон¬такт с ребятами и наоборот. И всем следует периодически проверять друг друга, особенно в вечернее время.
В конце концов, нам приходится работать в таких районах, где вооруженные полицейские ходят по двое. Многие подростки вооружены и в состоянии наркотического опьянения го¬товы пустить оружие в ход потехи ради. Особо опасно было то, что наша работа вызывала у многих подростков ненависть, так как часто рушились их взаимоотношения.
Однажды после вечерней службы Линда и ее подруга Кей Уэйр, переполненные чувствами после вечерней молитвы, вместо того, чтобы лечь спать, пошли на улицу, молясь,
чтобы Дух Святой привел их к девушкам, которые нужда¬лись в их помощи. Девушки зашли в кондитер¬ский магазин, где развлекалась группа деву¬шек-подростков. Линда и Кей завязали с ними разговор. Через некоторое время одна из деву¬шек под воздействием этого разговора заплака¬ла.
— Давайте уйдем отсюда, — предложила она. — Я не могу больше выносить этого шума.
Они вышли на улицу. Через некоторое время плакали все девушки. Мимо проходили двое ребят. Они остановились возле девушек и спросили:
— Что тут происходит?
Но девушки не хотели разговаривать с ними. Ребята начали приставать к Линде и Кей. К ним присоединились другие парни.
Через некоторое время Линда увидела, что к ним со всех сторон приближаются ребята.
— Будьте осторожны, — шепнула одна из девушек.
Линда и Кей придвинулись ближе друг ко другу и продолжали разговор с девушками. Вдруг с криками и воплями их окружила толпа парней и силой отделила от остальных дево¬чек.
— Послушай, милашка, ты сводишь меня с ума, — сказал главарь. — Ты хочешь увести на¬ших девушек?
Начался разговор на сексуальные темы. Вдруг что-то блеснуло в темноте. Линда уви¬дела у одного из парней нож. Парень бросился к Линде, и она едва успела увернуться. По¬вернувшись к парню, она сказала: "Благослови тебя Господь". Потом взяла Кей за руку.
— Приходите завтра в Центр. Клинтон Авеню, 416. Мы будем ждать вас.
Они пошли по направлению к дому. Сначала ребята шли за ними, выкрикивая непристойные слова, затем главарь приказал им оставить Линду и Кей в покое.
Они вернулись в Центр, дрожа от страха. Но на следующий день опять пошли на то же 
мес¬то. В своем письме Линда писала: "Я знаю, что моя жизнь в опасности. Но я не боюсь умереть за Господа".
 
 
 
 
 
 
 
Глава  18
 
Больше всего меня поражала в моих моло¬дых сотрудниках готовность умереть за Гос¬пода.
Я частенько задумывался об этом и думаю, что это произошло потому, что наш Центр пре¬вратился именно в то, о чем мы мечтали: в дом. Полный любви, подчиненный духовной дис¬циплине, движущийся по направлению к общей цели, но свободный.
Есть отдохновение в такой атмосфере, кото¬рое нельзя переоценить. Оно не завязывает нас в узлы и позволяет нам свободно смеяться.
Я рад этому и мне не кажется, что каждый Дом Господень должен быть мрачным и уны¬лым местом.
В нашем Центре бывают потасовки на подуш¬ках и мне приходится хмуриться, но никто особо не обращает на это внимания. Мне при-ходится напоминать о том, что свет должен быть выключен, и в ответ я слышу притворный храп. Я бы был обеспокоен таким отсутствием почтения, но работа наша столь напряженная, что даже молодые силы иссякают и нет жела¬ния нарушать дисциплину.
Летом мы вывозили своих воспитанников на ферму в Хидден Вали, где у церкви Глэд Тайдингз было небольшое местечко для отдыха, чтобы они отдохнули и набрались сил. На этот раз с нами поехали Никки со своей женой, Лакки и многие другие. Однажды вечером Никки и его жена прогуливались перед сном. Лакки и его друзья решили разыграть их, вы¬росших в городских условиях.
Ребята взяли свечи и пошли в лес. Вскоре они встретили Никки и Глорию.
— Что вы делаете? — спросил Никки.
— Ничего особенного, — ответил Лакки. — просто охотимся на медведей. Хочешь взгля¬нуть на их следы?
Лакки опустился на землю и показал Никки коровий след. Никки внимательно пригля¬делся к этому таинственному для него знаку. Он взял жену за руку и попросил свечу.
Вдруг Лакки остановился.
— Что это? — вдруг спросил он испуганным голосом и показал на освещенный лунным све¬том предмет. В темноте предмет этот действи¬тельно напоминал медведя. Я и сам бы испу¬гался, если бы не знал, что это старый лунный колокол. Никки и его жена в страхе спрятались за дерево. Остальные ребята храбро начали бросать в "медведя" камни. Вдруг Никки и Гло¬рия решительно вышли к ним.
— Фу! — громко сказал Никки. — У меня есть вера. Я верю в Господа. Я верю, что Он поможет нам убежать.
С этими словами они бросились назад, на ферму. Все дружно рассмеялись. Возвратив¬шись на ферму, мы насилу отпоили перепу-ганных Никки и Глорию горячим шоколадом.
В нашем Центре не хватало повара, и, как мы ни старались, мы нигде не могли найти его. Кухня всегда является центром каждого дома, и настоящий повар всегда знает, как выставить вас из кухни, чтобы сделать свою работу. Но совсем по-другому было в нашем Центре. Как и все остальные в Центре, мы получали пищу, молясь об этом. Все подростки, живущие в Центре, принимали в этом активное участие. Каждый день мы молились о хлебе насущном и получали его. Это было хорошим уроком для подростков, только что обратившихся к Гос¬поду. Нам присылали мясо, овощи, фрукты. Иногда мы получали деньги.
Но однажды, придя в столовую, ребята уви¬дели пустые столы. Когда я пришел в Центр, он гудел как улей.
— Ваши молитвы не помогли на сей раз? — спросил меня один парень.
"Господи, — сказал я про себя, — преподай нам урок веры, который навсегда бы запом¬нился всем присутствующим здесь". А вслух сказал:
— Давите проведем эксперимент. Нам нече¬го есть?
Тот парень кивнул головой.
— В Библии сказано: "Хлеб наш насущный дай нам на сей день" Так? Так почему бы нам не пойти в часовню и не помолиться, чтобы Бог послал нам еду или деньги, на которые мы могли бы купить продукты?
— До завтрака? Я голоден, — сказал парень.
— Да, до завтрака. Сколько у нас здесь наро¬ду? — Я осмотрелся. Было около 25 человек. Я подсчитал, что нам понадобится 30-35 долла¬ров. Все согласились со мной. Мы пошли в ча¬совню и начали молиться.
— Господи, — молился один из мальчиков, — позаботься о нас, чтобы у нас в течение лета была пища.
Мне показалось, что это слишком долгий срок, но я тут же подумал, что мы сможем уделять больше внимания другим видам мо¬литвы, если отпадет необходимость постоян¬но заботиться о еде.
Частенько мы молимся в нашем Центре очень громко. Молясь вслух мы получаем иногда удивительную свободу в Духе, но это иногда пугает людей, кто слышит такую молитву впер¬вые.
Мы не слышали, когда в часовню вошла женщина и увидела всех нас молящихся на ко¬ленях и благодарящих за пищу и просящих о ней. Я уверен, что она пожалела о том, что во¬шла.
— Извините, — тихо сказала она.
— Извините, — повторила погромче. Я первый заметил ее и подошел к ней. Остальные продолжали молиться. Женщина не спешила сообщить о цели своего прихода. Она расспрашивала меня о жизни в Центре. И по мере того, как она узнавала о том, что мы делаем, она становилась все более оживлен¬ной. В конце нашей беседы я рассказал ей о том, что произошло утром.
— Когда вы начали молиться? — спросила она.
— Около часа назад.
— Необыкновенно! Я очень мало знаю о ва¬шей работе, но час назад я почувствовала, что должна опорожнить свою копилку и придти к вам. Теперь я знаю, почему это произошло.
Она отдала мне деньги — 32 доллара. Это была необходимая нам сумма.
Молитва того мальчика тоже не осталась без ответа. В течение всего лета мы не испыты¬вали недостатка в пище.
Сложнее было доставать деньги на ведение хозяйства во всем Центре. Мы оплачивали сче¬та за электричество, перевозки, платили нало¬ги и т.д. Мы также покупали одежду для наших воспитанников. Каждую неделю мы расходова¬ли более 1000 долларов. Наш счет в банке был невелик.
Откуда же мы брали эти 1000 долларов? Большая часть этой суммы зарабатывалась трудом самих подростков — они сидят с ма-лышами, стригут газоны, моют машины... Нам присылали деньги со всех сторон. Иногда бук¬вально центы — но каждая сумма с молитвой и 
благодарностью принималась. Верующие юно¬ши и девушки старались помочь своим сверст¬никам, чем могли. Нам помогали некоторые церкви. Например, однажды в Центр приехала женщина из Флориды, которая знала о нашей работе только понаслышке, и только тогда, когда она своими глазами увидела жизнь под¬ростков в Нью-Йорке, она поняла, как тяжело им приходиться. Вернувшись домой, она рас¬сказала о том, что увидела и услышала, всей общине.
— Нам здесь хорошо, а там бедные дети нуж¬даются в духовной и материальной поддерж¬ке. Я предлагаю взять на себя заботу о Центре и его воспитанниках.
И все же мы постоянно ощущали нехватку денег; никакие пожертвования не могли от¬срочить кризис. Через две недели наступал срок выплаты второго вклада в 15 тысяч дол¬ларов. Честно говоря, я старался не думать о приближении срока уплаты, который надви¬гался с неумолимой быстротой. И вот насту¬пило 28 августа 1961 года.
 
 
 
 
 
 
 
Глава  19
 
Чем ближе приближались мы к финансовому кризису, тем сильнее хотели мы его преодо¬леть, потому что нам был брошен вызов с той стороны, с которой мы еще никогда не встре¬чались.
Однажды поздно вечером мне позвонила Мария и сказала, что ей нужно встретиться со мной.
— Конечно. Мария, ты ведь знаешь наш но¬вый адрес? — спросил я ее.
Я позвал Линду и коротко рассказал ей о Марии:
— Тебе нужно обязательно познакомиться с этой девушкой. Она обладает огромным запа¬сом энергии, которую нужно направить в нуж¬ное русло. Она смелая, но ее смелость — ган¬гстерская бравада. Когда она стала "президен¬том" банды, ей пришлось выдержать тяжелое испытание: она у стены, а остальные били ее изо всех сил. Она прекрасный организатор, под ее началом находятся более 300 девушек. Но мне кажется, что ее приход не связан с бандой. Скорее всего, она опять взялась за героин".
Я рассказал Линде, как Марии удалось из¬бавиться от наркотиков после посещения ею собрания на стадионе в Сант Николасе. Она вы-шла замуж, у нее появился ребенок. Вроде бы все шло хорошо. Но однажды Мария сильно поссорилась с мужем. С тех пор она снова на¬чала применять наркотики с небольшими пере¬рывами. Я был почти уверен, что причина ее прихода была именно в этом. Пока мы разгова¬ривали с Линдой, вошла секретарша и объяви¬ла, что пришла Мария. Как она изменилась! Мы с Линдой встали, когда она вошла — было та¬кое чувство, что нам следует стоять в при¬сутствии самой смерти.
       Мария смотрела на нас остекленевшими глазами. У нее был сильный насморк. Лицо ее приобрело лиловатый оттенок. Волосы были не убраны и неряшливо болтались. Чулок у нее тоже не было, ноги посинели от холода. Руки были сжаты в кулаки, и было видно, что она готова драться при появлении малейшей не¬справедливости по отношению к ней.
— Пастор Уилкерсон, — обратилась она ко мне, — я думаю, вам не нужно говорить, что я пришла за помощью.
Я усадил ее в кресло. Линда предложила ей чай. Она ведь не знала, что "чай" на языке нар¬команов означает наркотики.
— Нет! — резко ответила Мария. — Я ничего не хочу!
— Как дети? — спросил я.
— Откуда я знаю?
— Ты бросила Джонни?
— Мы подрались.
Я взглянул на Линду.
— Я рассказал Линде все, что случилось с тобой, Мария. Я хочу, чтобы вы поближе по¬знакомились. Линда работает у нас в Центре с девушками. Я надеюсь, вы поладите.
После разговора с Марией Линда пришла ко мне. Она была очень расстроена тем, что не смогла убедить Марию.
— Вся беда в наркотиках, — сказала Линда. Положение Марии становилось угрожаю¬щим. Однажды она позвонила Линде по теле-фону, умоляя о помощи. Она приняла большую дозу героина и к тому же выпила виски. Она была опять со своей бандой.
— Мы собираемся убить девушку по имени Дикси, — сказала Мария, — вы должны остано¬вить нас.
Линда и еще двое наших сотрудников от¬правились на 134 Стрит в Манхаттане. Им уда¬лось предотвратить драку и избежать крово-пролития. Вернувшись, Линда сказала мне:
— Дэви, положение отчаянное, мы обяза¬тельно должны помочь этим девушкам.
Что такое наркомания?
Мне потребовалось четыре года, чтобы осо¬знать полностью угрозу, которая скрывается за этим словом.
По официальным данным, в Нью-Йорке заре¬гистрировано более 30 тысяч наркоманов. Это только те, кто попал в больницы или тюрьмы. А сколько еще незарегистрировано? Тысячи мужчин, женщин и детей постоянно прини¬мают наркотики, тем самым обрекая себя на преждевременную смерть. Среди них около 4000 подростков. И самое ужасное в том, что число их постоянно увеличивается. Для того, чтобы понять опасность применения наркоти¬ков, необходимо представить источники их получения и понять, насколько фантастичны доходы тех, кто занимается их распростране¬нием.
Наиболее распространенный наркотик в Нью-Йорке — героин, который получают из опиума.
Килограмм героина можно купить в Бей¬руте, в Ливане, за 3000 долларов. Пока он до¬стигнет улиц Нью-Йорка, его цена достигнет 300.000 долларов. При достаточно большом спросе на наркотики, каждые вложенные в это дело 3000 долларов могут обернуться при-былью в миллион долларов, не облагаемых на¬логом! Такой бизнес не может не процветать.
Сопоставьте этот факт с тем, что бороться с торговлей наркотиками практически невоз¬можно и вы поймете обстановку с наркомани¬ей в Нью-Йорке.
Каждый год в портах этого города останав¬ливается 12.500 судов и 18.000 самолетов из-за границы. Если учесть, что на осмотр одного корабля 12 полицейским необходимо затра¬тить большую часть дня, то 265 человек, ко¬торыми располагает таможня, никак не могут справиться с осмотром всех средств передвижения, которые прибывают в Нью-Йорк. Это означает, что любой человек может преспо¬койно перевезти любое количество героина.
Но как сбывается героин?
Недавно все газеты кричали о том, что ге¬роин сбывается в школе. Это не было новостью для школьного начальства, которое прекрасно знало, что зачастую дети начинают применять наркотики именно в школе или неподалеку от нее. Ученикам 44 школы в Бруклине запретили покидать здание школы во время обеденного перерыва, чтобы уберечь школьников от нар¬котиков. Однако те сами проникли в стены школы. Торговцы предлагают образцы бесплатно.
Один парень, которого звали Джозеф, рас¬сказывал мне, как подростки вовлекаются в это гнусное дело.
— Торговец затягивает тебя в свою машину, Дэйв, или ты и пара твоих приятелей из класса оказывается в том месте, где обычно курят и говорит, что марихуана не вредна и не создает привычки. Он предлагает ему выкурить сига¬рету с наркотиком. Если парень отказывается, другие начинают смеяться и издеваться над ним. В конце концов он делает свой первый шаг... Так и я начал.
История Джозефа достаточно типична — именно так и начинают — с пары затяжек на заднем сидении чьего-то автомобиля.
Большинство наркоманов — одинокие, раз¬очарованные люди, которые ищут в наркотиках забвения, спасения от своих проблем. Пара за¬тяжек — и все трудности позади, забыты и отец-пьяница, и разбитый дом, и бедность. Все кажется прекрасным. Человек обретает покой и свободу.
На следующий день торговец тут как тут и предлагает еще один раз.
Постепенно его приучают к героину. Первое время наркотики выдаются бесплатно, но тот, кто их дает, знает, что расходы окупятся со временем, потому что беспрерывное примене¬ние наркотиков в течение 15 дней делает чело¬века наркоманом.
Порция героина для одноразового введения стоит от 3-х до 15-ти долларов. Как сообщила мне одна двадцатилетняя девушка, ей необхо¬димо 60 долларов в день для удовлетворения потребности в наркотиках. Многим необходи¬мо 100 долларов в день. Средняя сумма 25-30 долларов в день. Возникает вопрос, откуда же подросток, получающий 25 центов в день, бе¬рет 25 долларов?
Единственный выход — пойти на преступле¬ние. Подростки воруют деньги у прохожих, грабят дома, магазины, совершают вооружен¬ные нападения. Преступления, совершаемые подростками, являются одной из основных проблем Нью-Йорка. По мнению полиции, все¬му виной наркомания. При продаже украден¬ных товаров наркоман получает только треть стоимости товара. Поэтому, чтобы иметь в день 25 долларов, он должен иметь на продажу вещей на 75 долларов. Директор бюро нар¬котиков в Нью-Йорке Эдвард Киорей сообщил, что в результате этого количество денег от украденных вещей составляет 200 миллионов долларов в год.
И, все-таки, кража сопряжена с опасностью и риском и не является самым лучшим выходом для наркомана. Куда лучше торговать наркотиками.
Однажды Карл — 18-летний парень — рас¬сказал мне, как это происходило с ним. После трех лет применения наркотиков он понял, что сумма денег, расходуемая на наркотики, постоянно растет: вначале — 15 долларов, затем — 20, и наконец, — 25 долларов в день. Тогда он пришел к одному поставщику и пред¬ложил свою помощь в продаже наркотиков.
— Нет, — возразил тот, — для того, чтобы продавать, нужно иметь постоянных клиентов.
В этом кроется одна из причин столь быст¬рого распространения наркомании.
Карлу, чтобы найти своих собственных клиентов, пришлось воспользоваться уже опи¬санной схемой.
Я часто задавал им вопрос: почему вы не бросите это занятие?
Предположим, что кто-нибудь решится бро¬сить. Что ожидает его? Через два часа после окончания действия наркотика появляются симптомы абстиненции, которые сопровож¬даются судорогами, рвотой, обильным пото¬выделением, повышением температуры, лихо¬радкой, нервным перевозбуждением. Его пре¬следуют боли во всех органах тела — от ног до корней волос. Появляются галлюцинации еще более ужасные, чем у алкоголиков.
Это продолжается три дня. Даже после ока¬зания помощи шансы на то, что этот человек больше не будет применять наркотики, один из девяти. Каждый год на лечение в госпиталь в Лексинтоне поступают 3500 наркоманов. Более шестисот докторов стараются помочь больным избавиться от вредной привычки. Исследова¬ния, которые проводились в течение 20 лет, в 1935-1955 годах, показали, что 64 Х наркома¬нов после лечения снова попадают в госпи¬таль, остальные возвращаются к старой при¬вычке.
— Если уж втянешься в это дело, — сказал мне один парень, который прошел курс лече¬ния, — это уже навсегда. Я получил свою дозу через пять минут после того, как вышел из госпиталя.
Что же происходит с теми девятью  из де¬сяти, которые не могут избавиться от этой привычки. Физическая деградация. Карл, даже заставляя употреблять наркотики школьников, был знаком с бюллетенем, выпущенным поли¬цией:
Наркоманы — это люди, обреченные на преждевременную смерть. Вот наиболее рас¬пространенные симптомы отравления нарко-тиками: выпадение зубов, отсутствие аппетита, нарушение деятельности желудочно-кишечного тракта, деформация носа, окрашивание глаз и кожи в желтый цвет. Содержание кислорода в крови уменьшается, развивается бронхит, ту¬беркулез. Появляется дрожание конечностей. Человек испытывает панический страх, нарко¬маны часто кончают жизнь сумасшествием.
    По официальным данным Министерства Здравоохранения США, смертность наркома¬нов по сравнению с людьми, не принимавшими наркотиков, составляет: от туберкулеза — 4:1, от пневмонии — 2:1, от заболевания мозга — 3:1, от других заболеваний —2:1. Такова судь¬ба наркомана.
Карл знал, что его ожидает, но это его не останавливало. Не останавливало это и Шорти, который обратился ко мне за помощью.
Шорти было 19 лет, он принимал героин с 15 лет. У Шорти была подружка Темми, семнадца¬тилетняя красивая девушка. Ее родители были известны в деловых кругах Нью-Йорка. Они по¬сещали фешенебельную церковь.
Шорти попросил меня спасти Темми. Я со¬гласился. Когда мы с Шорти постучали в дверь, ведущую в темное, пропахшее мышами подвальное помещение в Бруклине, нам от¬крыла дверь Темми, которая была очень уди¬влена нашим приходом.
В слабоосвещенной комнате было еще два парня с закатанными до локтя рукавами руба¬шек. Перед ними на столе лежали "инструмен-ты": спиртовка, игла, стакан воды и маленький целлофановый мешочек с белым веществом — героином.
— Кто это? — спросила Темми, указывая на меня.
— С ним все в порядке, это пастор, — отве¬тил Шорти. — Это я попросил его прийти сюда.
— Хорошо, но ему придется немного обо¬ждать, если он хочет поговорить со мной.
Темми повернулась к нам спиной, и все трое продолжали прерванное занятие. Шорти, как будто читая мои мысли, приблизился ко мне и прошептал:
— Не пытайтесь их остановить или звать по¬лицию. Они могут убить вас. Смотрите, это бу¬дет полезно для вас. Я последовал его совету.
Пока шли приготовления к приему наркоти¬ка, Шорти рассказал мне историю Темми. Она тоже начала применять наркотики с 15 лет. Ее родители не знали о двойной жизни, которую она вела, включая и сожительство с мужчи¬нами. Все, что они знали о ней, это то, что она ушла из дому и жила в Вилидж. Они видели ее только по воскресениям и, хотя удивлялись ее богемной жизни, не трогали ее. Они считали, что все девушки проходят через такую стадию неповиновения родителям.
У Темми же эта стадия заключалась в расту¬щей зависимости от наркотиков и, как следст¬вие, в проституции.
— Ей приходится этим заниматься, чтобы покупать наркотики, — объяснил мне Шорти. 
— У нее есть постоянные клиенты с Мэдисон Авеню, которые имеют жен в Уэстчестере. Но что меня действительно бесит, так это то, что все больше становится лесбиянкой.
Я не решился спросить, где же место самого Шорти в нарисованной им картине. Он был небольшого роста и ничем не привлекающей наружности. Темми же была высокой стройной белокурой девушкой.
Я никогда не забуду сцену, свидетелем ко¬торой оказался. Приготовление закончилось, и теперь каждый из подростков хотел быть пер¬вым. Шорти также вступил в эту борьбу. Жадно следили они за тем, как один из парней высы¬пал содержимое целлофанового пакета в ки¬пятильник. "Быстрее, быстрее", — подгоняли его остальные.
Дрожащими руками парень зажег спиртовку и поставил на огонь кипятильник. 
Затем снял с себя ремень и перетянул руку Шорти. Осталь¬ные с нетерпением ожидали своей очереди, судорожно сжимая кулаки, кусая губы и еле удерживаясь от желания броситься  к  Шорти и выхватить у него шприц с наркотиком.
— Ну, так что? — спросил меня Шорти, вспомнив, зачем он меня сюда привел. — Ты поможешь Темми выпутаться из всего этого?
Я сказал, что обязательно попробую. Я дей¬ствительно пытался поговорить с Темми, но она смотрела на меня стеклянными, ничего не видящими глазами. Когда я сказал, что у меня нет ничего чудодейственного, и единствен¬ное, что я мог предложить, была моя помощь, Шорти вдруг разозлился:
— Так чего же ты сюда пришел!
Это был мой провал. Я не мог помочь Темми так же, как и Мари. Я ушел. Когда я снова вер¬нулся, их там уже не было, и никто не знал и не желал знать, куда они ушли.
 
 
 
 
 
 
Глава  20
 
Пагубное действие наркотиков невозможно определить только с точки зрения физиоло¬гии. Как говорил мой дедушка, наркоманы на-ходятся во власти дьявола. Я думаю, он прав. Тем более, что сами наркоманы говорят то же самое, только немного по-другому.
— Дэвид, — сотни раз говорили они мне, — нужно преодолеть фактора, если ты хочешь соскочить с иглы: фактор тела и фактор ра-зума. С первым все просто: три дня ты будто находишься в аду, затем еще месяц мучений, — и ты свободен. Но вот со вторым сложнее: это неописуемо ужасное. Есть внутри тебя нечто такое, что заставляет тебя вернуться, что-то шепчет тебе. Мы это по разному называем, и избавиться от него невозможно. Но ты ведь священник, Дэйви. Может быть. Святой Дух, о Котором ты нам рассказывал, может нам по¬мочь?
Я так и не могу понять, почему мне так дол¬го пришлось идти к этой истине. Это было как просветление после трагического поражения.
Я никогда не забуду, как четыре дня сидел у постели страдающего наркомана по имени Джой, стараясь облегчить его муки.
Джой был симпатичным парнем: высокий, белокурый, он был хорошим спортсменом в школе. Он стал наркоманом немного необыч¬ным способом.
— Я думаю, эти болеутоляющие средства действительно были необходимы, — рассказы¬вал он мне как-то в нашем центре. — Я знаю, что когда я нуждался в них, то я радовался избавлению от боли. Но вот как все обернулось.
 
Джой работал в угольной компании. Однаж¬ды он поскользнулся и сильно ударился. Не¬сколько месяцев он находился в больнице, страдая от мучительной боли. Чтобы умень¬шить его страдания, врач прописал ему нарко¬тики. Ко дню выписки из больницы Джой стал уже наркоманом.
— Я не мог достать наркотик, но обнаружил, что в некоторых лекарствах от кашля содер¬жится это вещество, поэтому я ходил по всем аптекам города, скупая его. Я заходил в бли¬жайшее укромное место и выпивал всю восьмиунцевую бутылочку.
Но этого стало не хватать. И когда Джой пришел к нам в центр, он уже восемь месяцев употреблял героин.
— Ты не мог бы остаться в Центре на три-четыре дня? — спросил я его.
— Мне больше некуда идти.
— Ты будешь жить наверху. Джой пожал плечами.
— Тебе придется нелегко.
Он снова пожал плечами.
Мы поместили Джоя в комнате наверху, вместе с нашими служащими. Первое, что нам предстояло сделать, было подготовить его к предстоящим страданиям. Я спросил Джоя, знает ли он о том, что ему предстоит испы¬тать.
У нас не больница и мы не могли бы облег¬чить его страдания лекарствами.
— Да, вот... все говорят.
— Правильно, все говорят, что это ужасно, и ты уже сейчас обливаешься потом от одной только мысли о том, что тебе предстоит пере¬жить. Но все должно быть по-другому.
Мы поместили его в комнате наверху. Хо¬рошо, что с нами была Барбара — опытная мед¬сестра, мы также поддерживали на всякий слу¬чай связь с врачом.
— Джо, — сказал я, — ломка начинается, но я могу обещать тебе, что ни одну секунду ты не будешь один. В любой момент мы с тобой в молитве.
Последующие четыре дня мы постоянно мо¬лились за него как в нашей часовне, так и у не¬го в комнате.
Первое, что мы попытались сделать — это заставить забыть его о боли.
Мы заставили Джоя выучить 30-ый псалом. Мы называем его песней наркомана. Некоторые строки как будто бы написаны специально для них:
"Выведи меня из сети, которую тайно по¬ставили мне, ибо Ты крепость моя. В Твою руку предаю дух мой. Ты избавь меня. Господи Боже истины. Ненавижу почитателей суетных идо¬лов, но на Господа уповаю. Буду радоваться и веселиться о милости Твоей, потому что Ты призрел на бедствие мое, узнал горесть души моей, и не предал меня в руки врага, поставил ноги мои на пространном месте. Помилуй меня. Господи, ибо тесно мне, иссохло от го¬рести око мое, душа моя и утроба моя".
Когда начались его страдания, Барбара ни на минуту не отходила от него. Джой лежал на животе, обливаясь потом, который ручьями тек с него. Он кричал и стонал, зажимая голо¬ву руками, просил пить, а затем швырял ста¬кан. Он умолял помочь ему, но я только сжи¬мал его руку и говорил, что мы молимся о нем.
 
Ночью мы включали магнитофон с записями из Священного Писания, Среди ночи я шел в часовню, чтобы удостовериться, что там кто-нибудь молится, затем поднимался в комнату Джоя. Его страдания не уменьшались.
На четвертый день Джою стало немного лучше. Он разгуливал по Центру, улыбаясь всем, и говорил, что самое ужасное позади. Когда он заявил, что он хочет повидать роди¬телей, у меня возникали сомнения, но поде¬лать мы ничего не могли. Радостный и счаст-ливый, полный благодарности. Джой покинул Центр. Но когда пришло время возвратиться в Центр, Джой не пришел. На следующий день мы узнали, что наш Джой был арестован за ограб-ление. У него нашли наркотики.
Опять неудача.
— Что же было неправильно в том, что мы делали? — спросил я на собрании совета. — Он перенес три ужаснейших дня в своей жизни. Все, казалось, было позади. Он так хорошо вел себя, и на тебе — сорвался.
— Нужно поговорить с ребятами, которые прошли через это, — предложил Ховард Кульвер. — Может быть, тогда ответ будет найден.
Я поговорил со многими ребятами, и все они говорили, что это обычное явление.
Я беседовал с Никки, который покуривал ма¬рихуану и принимал различные лекарственные препараты. Я спрашивал его, когда же он почувствовал победу над прежней жизнью. Нечто огромное случилось с ним в момент преобра¬жения тогда, на углу улицы. Он предстал пред любовью Господа, но и тогда у него не было ощущения победы.
— Но когда же, Никки?
— В момент крещения Святым Духом.
Я позвал Дэвида и задал ему тот же вопрос.
— О, это очень простой вопрос. Когда я был крещен Святым Духом.
 
 
 
 
 
 
Глава  21
 
Что же такое крещение Святым Духом?
Вскоре после того, как мы заинтересовались ролью Святого Духа в избавлении подростков от зависимости от наркотиков, к нам в Центр зашел священник-иезуит. Он также хотел по¬больше узнать о крещении. Он имел возмож¬ность выслушать одну из уличных проповедей кого-то из наших сотрудников и это произвело на него большое впечатление.
Всю вторую половину дня мы исследовали с отцом Гэри глубинное значение крещения.
— Крещение Святым Духом не есть принад¬лежность какой-либо деноминации, — сказал я. — У нас работают лютеране, баптисты, мето¬дисты — и все они исполнены Святым Духом.
 
 
 
В сущности, сказали мы ему, крещение есть такой религиозный опыт, который дает вам си¬лу. Иисус, когда Он явился Апостолам после Своей смерти, говорил: "Но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый".
Мы открыли Библию и я сказал:
— Первое упоминание об этом особом опыте встречается уже в начале Евангелия. Евреи, как вы помните, спрашивали Иоанна Крести теля, не Мессия ли он. И он отвечал: "...идет за мною Сильнейший меня, у Которого я не достоин наклонившись развязать ремень обуви Его, я крестил вас водою, а Он будет крестить вас Духом Святым" (Мк. 1:7-8).
От самых истоков христианства крещение Святым Духом имело особое значение, потому что оно отмечает различие между миссией простого человека и Христа: Иисус крестит Своих последователей Духом Святым. В по¬следние Свои часы на земле Иисус разговари¬вал со своими учениками о Святом Духе, кото¬рый снизойдет после Его смерти, дабы под¬держать, утешить и вести их, дать им силу продолжать Его миссию.
После распятия Он явился пред ними и по¬велел не отлучаться из Иерусалима. Он сказал:
"...ждите обещанного от Отца, о чем вы слы¬шали от Меня, ибо Иоанн крестил водою, а вы чрез несколько дней после сего будете кре¬щены Духом Святым... вы примите силу, когда сойдет на вас Дух Святый". (Деяния 1:4-8.)
Мы обратились ко второй главе Деяний и я напомнил отцу Гэри:
— Сразу после этого ученики собрались в Иерусалиме праздновать Пятидесятницу.
"При наступлении дня Пятидесятницы, все они были единодушно вместе. И внезапно сде¬лался шум с неба, как бы от несущегося силь-ного ветра, и наполнил весь дом, где они на¬ходились, и явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каж¬дом из них. И исполнились все Духа Святого и начали говорить на иных языках, как Дух да¬вал им провещевать" (Деян. 2:1-4).
— То, что было испытано тогда на Пяти¬десятницу и есть то, от чего мы, пятидесят¬ники, получили свое название. Мы большое значение уделяем крещению Святым Духом, предсказанного Иоанном, обещанного Отцом и произошедшим на Пятидесятницу. Вы наверня-ка заметили то огромное изменение, что слу¬чилось в апостолах после этого. До этого они были обыкновенными слабыми людьми, но впоследствии они получили ту силу, о кото¬рой говорил Христос. Они исцеляли больных, изгоняли демонов, поднимали мертвых. Те са¬мые люди, которые спрятались при распятии, вышли ко всему враждебному миру со своим посланием.
После этого я рассказал отцу Гэри о той ги¬гантской волне возрождения, охватившего Соединенные Штаты, Канаду, Англию и Южную Америку в начале двадцатого века. В основе этого возрождения лежало то, что сила, дан¬ная Церкви во время Пятидесятницы, обрати¬лась, по большей части, в бессилие и могла быть восстановлена только через крещение Святым Духом.
— В Деяниях Святых Апостолов, — говорил я, — пять раз упоминаются такие случаи, ког¬да люди испытывали подобный опыт. И в четы¬рех случаях из пяти крещенные Духом Святым начинали говорить на иных языках.
Отец Гэри поинтересовался, на что похоже говорение на иных языках.
 
— Это похоже на речь на иностранном язы¬ке, но который вы не понимаете.
Я указал отцу Гэри на те места в Библии, где упоминается это явление. Апостолы говорили на языках во время Пятидесятницы. Савл был исполнен Святым Духом при своем обращении по дороге в Дамаск и впоследствии говорил на языках, указав в 1-м послании Коринфянам:
"Благодарю Бога моего: я более всех вас го¬ворю языками" (1 Кор. 14:18). Также домашние Корнелия и вновь обращенные христиане в Ефесе были крещены Святым Духом и начали гово¬рить на языках.
При крещении в Самарии Симон волхв уви¬дел нечто сверхъестественное и сам захотел иметь такую силу и предложил деньги за это, "чтобы тот, на кого я возложу руки, получал Духа Святого" (Деян. 8:19). Логично ли пред¬положить, что то, что он увидел при креще¬нии, и было говорением на иных языках?
— Это имело бы смысл, я полагаю, если бы подобное происходило при всех остальных крещениях. А когда вы сами испытали это? — спросил отец Гэри.
— В нашей семье через это прошли уже три поколения.
Потом я рассказал ему о своем деде. Он сам услышал об этом в 1925 году, он даже пропо¬ведовал против Пятидесятников при каждом удобном случае. Но однажды, стоя на кафедре и опять понося их, он вдруг начал трястись, что часто бывает с людьми, в которых впервые вливается эта сила. Обычно это вызывает шок, хотя само ощущение вовсе не неприятное. Как бы то ни было, дед был поражен, когда он сам получил крещение и начал говорить на языках. Мой отец испытал то же в возрасте 25 лет, а я — в 13 лет. И теперь все три поколения про¬поведуют это послание.
Отцу Гэри хотелось знать побольше о самом ощущении.
— А почему бы нам не спросить наших ре¬бят?
Мы пригласили их вместе перекусить и отец Гэри выслушал несколько их историй о том, что они ощущали, исполнившись Святым Ду¬хом.
Первой была двенадцатилетняя Неда. Мы обнаружили ее на Кони Айленд, где она бро¬дила будто потерявшись. Линда выяснила, что секс и алкоголь являлись главными ее проб¬лемами.
— Я много пила, — рассказывала она теперь, — и крутилась с каждым парнем, посмотрев¬шим на меня. Я ненавидела родителей, особенно мать. Линда привела меня в Центр, и в часовне я слушала о том, как другим ребятам помогает Иисус, когда их искушает дьявол. Когда он искушал меня, я сдавалась и чувст¬вовала себя гадко. Наркоманам еще хуже. Они говорили мне, что и сейчас он продолжает их искушать, но когда они бегут в часовню и мо¬лятся на иных языках, они обретают уверен¬ность, и искушение отходит.
И я сделала то же самое. Однажды я пошла в часовню и стала молиться. Я рассказала Гос¬поду о всех своих проблемах и попросила Его войти в мою жизнь, как Он вошел в жизнь тех наркоманов. Словно яркий свет Иисус ворвал¬ся в мое сердце, что-то произошло с моей речью. У меня было такое чувство, будто я си¬жу на берегу реки и она каким-то образом про¬текает через меня и журчит во мне музыкой падающей воды. И только после этого я прочи¬тала в Деяниях Апостолов, что это все значит.
 
Отец Гэри внимательно слушал и изредка кивал, соглашаясь с тем, что она говорила.
Такую же реакцию вызвал следующий па¬рень.
— Прежде всего, — начал Джон, — я точно знаю, что все это реально. Потому что мне ка¬жется, будто Иисус Христос вышел из Библии и встал рядом со мной, чтобы решить все мои проблемы.
— Что касается меня, — рассказал Джозеф, — то Он помог избавиться мне  от наркотиков. Я уже перешел от "колес" и марихуаны к ге¬роину. Когда я услышал о Христе, меня по¬трясло то, что Он любит людей несмотря на их грехи, меня тронуло то, что Он держит Свое слово, входя в нас и наполняя Святым Духом. Святого Духа называют Утешителем. Когда я думал об утешении, я представлял себе бу¬тылку вина и с полдюжины "колес". Но эти парни говорили об утешении небес, где я очи¬щусь.
— Как и Неда, в часовне я воззвал к помощи Господа и Он спустился. Он двигал моими гу¬бами и языком. Я заговорил на ином языке. Сначала я подумал, что сошел с ума. Но вне¬запно понял, что я больше не одинок, не хочу наркотика и люблю всех. Впервые в своей жиз¬ни я почувствовал себя очищенным.
Ребята продолжали и продолжали, каждый хотел рассказать о том, что произошло с ним. Отец Гэри ушел час спустя, повторяя непре-рывно: "Да. да, да". Он сказал, что хочет поде¬литься услышанным со своими друзьями из Университета Фордхэм. Я жалею только о том, что он не задержался еще немного, так как в тот вечер еще один мальчик был крещен и он мог увидеть все своими собственными глаза¬ми.
Мальчика звали Роберто. Ему было шестнад¬цать, он употреблял героин в течение двух лет, а до этого — марихуану. Четыре раза он был в тюрьме. Один раз — за нанесение ноже¬вых ран в уличной драке, тот парень выжил, но с тех пор Роберто боялся, что он может убить. В отличие от многих в Центре, у него были ро¬дители, которые повсюду старались найти по¬мощь, но падение Роберто ускорялось.
Этим вечером я встретил его в часовне и по его поведению сразу понял, что он хочет принять дозу наркотика.
— У меня проблемы, Дэйви, — сказал он. Когда наркоман говорит так, это означает,  что ему нужно уколоться, и поскорее.
Я вновь начал говорить с ним о крещении Святым Духом.
— Никки будет сегодня молиться об этом, приходи и дай Святому Духу снизойти на тебя.
— Не знаю, не знаю. Мне нужно подышать свежим воздухом, мне что-то нездоровится.
Я не мог ему помешать и, честно говоря, не ожидал увидеть его вновь. Но вечером он был в часовне и по его виду я мог сказать, что он обошелся без наркотика. Я сел рядом с ним и наблюдал, как многие из бывших наркоманов подходят к нему и рассказывают о том, что произошло с ними. Никки проповедовал о том, что любой наркоман может найти спасение в Святом Духе.
— Если ты нуждаетесь в силе... если ты на игле и действительно хочешь измениться, по¬слушай меня. Святой Дух — это то, что тебе надо. И когда ты исполнишься им. ты полу¬чишь десять даров. Если у тебя есть бумага и карандаш, можешь отметить ссылки на Библию.
— Прежде всего ты можешь иметь силу. Об этом можно прочитать в 8-м стихе 1-ой главы Деяний. Ты будешь иметь ее, когда Дух Святый снизойдет на тебя.
— Затем, ты сможешь иметь Утешителя. Смотри Евангелие от Иоанна 14:26. Но Утеши¬тель это не кто-то, кто будет тебя утешать, а тот, кто будет рядом и давать силу.
— Далее, у тебя будет защита. Прочти в Дея¬ниях 16:6, как Святой Дух не дает Апостолам совершить трагический шаг. Он будет водительствовать тобой также.
— И вот еще что важно — ты больше не бу¬дешь жить по желаниям похоти и помыслов, у тебя будут духовные ценности. Прочти об этом в Послании к Ефесянам 2:3-6.
— У тебя будет жизнь. Сейчас ты двигаешься к смерти, но со Святым Духом, как говорится во 2-м Послании к Коринфянам 3:5-6, ты будешь жить.
— И ты будешь жить в Духе Истины. Игла дает тебе обещание, которое никогда не испол¬няет, ты не освобождаешься, когда колешься, все становится хуже. А в Евангелии от Иоанна 16:13 говорится, что Истина будет с тобой.
— У тебя будет доступ к Отцу. Прочти По¬слание к Ефесянам 2:18.
— И последние три пункта: у тебя будет на¬дежда. Она есть у тебя сейчас? Об этом гово¬рится в Послании к Римлянам 15:13.
— И самое главное, вы, ребята, вы будете свободны, 2-е Послание к Коринфянам 3:17.
— А как все это получится? Прочтите об этом сами в Деяниях 10:44
Никки сделал паузу и заговорил почти ше¬потом:
— Вот что ждет вас в новой жизни. Но я ду¬маю, что сегодня нам нужно не читать об этом и не говорить, а делать!
— Если ты хочешь этих изменений — силы, надежды и свободы в своей жизни — встань и выйди. Я возложу свои руки на тебя, как свя¬той Павел, и с тобой произойдет то же самое, что и с вновь рожденными христианами в его времена. Ты получишь крещение Святым Ду¬хом!
Роберто взглянул на меня и вскочил на но¬ги.
— Я хочу получить все то, что у Господа есть для меня, — сказал он, — я хочу пройти через это.
Роберто почти подбежал к Никки, схватил его руку и положил ее себе на голову. Он за¬трясся, как и мой дед в свое время, и пал на колени. Ребята собрались вокруг него и моли¬лись.
Как будто ожила сценка из Деяний. Через пару минут поток на ином языке излился из уст Роберто, как весенний дождь на иссохшую землю.
Собравшиеся вокруг повторяли:
— Он сделает это, он пройдет через это. Никки говорил:
— Слава Тебе, Господи, слава Тебе, Господи, за помощь этим ребятам!
И все присоединились к нему:
— Слава Тебе, Господи, слава Тебе, Господи. слава за помощь!
 
 
 
 
 
 
 
Глава   22
 
Мы обнаружили, что фактически крещение Святым Духом не освобождает, а наоборот — пленяет. И это является одним из самых обо¬дряющих результатов нашей работы.
Мы полагали, что крещение навсегда осво¬бодит ребят от героина. И для этого были веские основания.
Сначала мы очень осторожно провели такой эксперимент с теми, кто употреблял марихуа¬ну и испытывал воздействие на разум, а не на тело. Луис был одним из таких; получив кре¬щение Святым Духом он полностью избавился от влияния марихуаны на свой разум.
Ободренные результатом мы продолжали. Вот Роберто. Героин действовал и на его разум и на тело. Что будет с ним теперь? Мы с бес¬покойством наблюдали за ним, не вернется ли он к употреблению наркотиков. Но день за днем он приходил в Центр с горящими глазами.
— Я думаю, я на вершине, Дэвид. У меня есть теперь инструмент, которым я могу пользо¬ваться — я буду приходить сюда с другими парнями и молиться.
И в других случаях у нас были такие же ре¬зультаты. Харви, Джонни, Лефти — все они отказались от героина, а Лефти решил даже стать служителем церкви.
Я был так взволнован, что решил даже про¬консультироваться с медиками, имеем ли мы основания для оптимистических выводов.
— Никаких, — сказали мне честно, — в Лексингтонском госпитале считают наркомана из¬лечившимся, если он не употребляет нарко-тики пять лет. А сколько времени воздержи¬ваются ваши ребята?
— Не так уж долго, несколько месяцев, кое-кто — около года.
— Что ж, и это неплохо. Расскажите-ка нам об этом.
В конце нашего разговора меня предупре¬дили, что наркоманам практически невозмож¬но помочь и мне следует быть готовым к воз-можным падениям. И самое печальное в таких рецидивах, как мне сказали, было то, что после периода воздержания деградация наркомана идет быстрее.
И вот вскоре оступился один из наших ребят. Он не понял, что жизнь в Духе столь же необходима, как и крещение Святым Духом.
Ральф курил марихуану два года и три года пользовался героином. Он много раз пытался выбраться из этой трясины, но бесполезно. Од¬нажды он понял, что готов убить из-за дозы наркотика. И тогда он решил покончить с собой, прежде, чем убьет кого-то другого. Он взобрался на крышу и ожидал, когда никого не будет на тротуаре.
И тут он услышал пение.
Это пели в одном из наших собраний в зда¬нии напротив.
Он спустился и подошел. Объявление при¬глашало его послушать о том, как Господь по¬могает наркоманам и преступникам.
Ральф вошел и жизнь его изменилась с этого момента.
 
Мы очень гордились им, и до сих пор гор¬димся. В течение года он не употреблял нар¬котики и уехал в Калифорнию. Однажды он вернулся и посетил нас. Позднее мы узнали, что его бывшие дружки стараются вновь поса¬дить его на иглу. Его вновь искушал дьявол. Мы старались поддерживать контакты с ним, но он уклонялся. И тогда он сорвался.
Пять раз он пытался бросить колоться до того, как был крещен Святым Духом, и вот те¬перь, после года воздержания, он начал опять.
Но в этот раз случилось нечто странное. Укол не имел своего обычного действия. На следующий день он пришел в Центр и сказал мне:
— После того, как я укололся, у меня было ощущение, будто ничего и не произошло. Тако¬го прежде не бывало. И вдруг у меня возникло непреодолимое желание пойти в церковь и по¬молиться, что я и сделал. Я почувствовал, что я прощен, и желание уколоться, вместо того, чтобы усилиться, просто исчезло.
Глаза Ральфа горели, когда он сказал:
— Знаешь что? Я в ловушке, но не героина, а Святого Духа. Он во мне и не даст мне сбежать.
Ральф вернулся к нам, осознав, что креще¬ние сделало его Христовым каким-то особым образом. То же случилось и с некоторыми дру¬гими ребятами — например, с Сонни, который, оступившись, возвратился с еще большей си¬лой в себе и убеждением пойти учиться в се¬минарию.
Конечно, было бы неверно утверждать, буд¬то у нас есть волшебное средство от наркома¬нии. Дьявол, прячущийся на кончике иглы, си-лен. Возможно, мы можем сказать, что мы на¬шли силу, которая держит сильнее, чем нарко¬тик. И сила эта есть Святой Дух, который в отличие от наркотиков захватывает, чтобы освобождать.
Мы еще только в начале пути. Нам пред¬стоит многое узнать о том, что может и чего не может сделать вера в несчастной жизни. Каждый день мы делаем новые открытия. Каж¬дый день мы узнаем, как работать эффективнее, как увеличить количество исцелений
Одним из обещаний Христа есть истина. На этом мы стоим, зная, что однажды Он приведет нас к принципам работы, которые мы сможем использовать не только у нас на Клинтон Авеню, но и по всей стране, где отчаяние и одиночество заставляет юношей и девушек ис¬кать выход в шприце, грязной игле и  спир¬товке.
Однажды мы сидели с Линдой и размышляли о том, куда мы движемся в нашей работе. И мы не забывали об одном имени, но которое не на¬зывали: Мария.
— Как ты думаешь, сможет Мария когда-нибудь принять крещение Святым Духом, — спросил я неожиданно.
По глазам Линды я понял, что она думает над тем же. Да, перед Марией тяжелая задача. Она многие годы употребляет героин. И мы не думали, что проживет еще долго. Иногда я представлял ее запавшие глаза, стиснутые ку¬лаки и трясущиеся губы.
Мы молились о чуде в жизни Марии и меч¬тали о том, что она придет в нашу часовню и примет крещение.
Но получилось не так.
Однажды летом раздался звонок. Звонила Мария из церкви преподобного Ортеза.
 
— Преподобный Уилкерсон! — кричала она в трубку. — Я приняла крещение Святым Духом!
Она едва могла говорить от волнения и я попросил подойти к телефону преподобного Ортеза.
Он описал то, что произошло, и я ясно ви¬дел, как Мария идет к бывшей квартире, где располагается эта церковь, как она пробира-ется между рядами, стараясь найти себе сво¬бодное место, как она слушает проповедь и призыв выйти вперед и как она выходит. Я по-чти слышу ее голос, просящий Господа нис¬послать Святой Дух. Она опускается на колени и надежда касается ее сердца и вот непонят-ные, мягкие и мелодичные звуки раздаются из ее уст как печать и знак того, что ее мелодия услышана.
— Мы все этого очень ждали, правда? — спросил Ортез.
— Конечно, вот еще одна победа.
Но в глубине души я опасался, что, разо¬злившись как-нибудь, она не выдержит и опять примется за наркотики. Если бы она могла пре-одолеть свой гнев, все было бы в порядке. И очень скоро ей пришлось пройти такую про¬верку.
Как-то вечером, выходя из автобуса на од¬ной из улиц Манхаттана, она столкнулась с тремя девицами из своей бывшей компании. К тому же позади них маячила фигура парня.
— Привет, Мария. Скажи-ка нам, правда, что ты откололась и ударилась в религию?
—Да.
— Ну не прекрасно ли? Теперь тебе не надо тратиться на это зелье. Не одолжишь ли ты ста¬рым приятелям парочку долларов?
Мария прекрасно знала, на что пойдут эти деньги, она сама не раз сидела с ними в за¬темненной комнате, перетянув руку жгутом и вводя в вены героин.
— Извините, но на то, на что вы собираетесь истратить деньги, я дать не могу...
Мария не видела, откуда пришел удар. Со¬гнувшись пополам, она почувствовала жела¬ние ответить, а она была известна как отча¬янная драчунья, но она опустила руки и стала молиться.
Она молилась, когда получила удар ножом, молилась, когда вся троица наклонилась над ее бесчувственным телом и, забрав кошелек, с хохотом удалилась.
Вскоре она пришла в себя, смогла поднять¬ся и добрести до дома. Вместе с Джонни они осмотрели рану — нож прошел в мякоть, не за-дев ребер. Джонни беспокоила не столько ра¬на, а чувства Марии. Сколько раз она пыталась измениться, но гнев не давал ей продержаться достаточно долго.
Но в ту ночь, промыв и перевязав рану, Ма¬рия отправилась спать и заснула как дитя.
Это происшествие произвело на меня огром¬ное впечатление.
Она пришла к нам вся в синяках, но очень оптимистически настроенная.
— Они здорово поколотили меня, преподоб¬ный Уилкерсон, но я молилась и все кончилось благополучно. Святой Дух был со мной.
Мы с Линдой в изумлении смотрели на Ма¬рию. Изменение было просто ошеломляющим.
— Это все, что мы хотели узнать,— сказал я вслух.
 
 
 
 
В последний раз, когда я видел Марию, она с семьей собиралась в Пуэрто-Рико. Джонни с гордостью посматривал на нее. Три их ребенка непрестанно крутились возле матери, которой они могли доверять.
Мария сказала мне, что в Пуэрто-Рико они собираются пройти курс подготовки для рабо¬ты при церкви и после этого хотели бы при-соединиться нам. Я смотрел им вслед и опять думал об истине и свободе, обещанных Хрис¬том.
 
 
 
 
 
Глава  23
 
Для большинства жителей Бруклина утро 28 августа 1961 года было просто очередным сол¬нечным утром. Для нашего же Центра то был черный день.
Во второй половине дня мы должны были уплатить наш второй взнос за здание — 15000 долларов.
— Сколько там у нас на счету? — спросил я Пола.
— Четырнадцать долларов.
Я полагался на очередное чудо и в глубине души был уверен, что мы не лишимся нашего Центра.
Настал полдень, а чуда все не было.
— Нельзя ли как-то отложить срок платежа? — спросил я Джулиуса, нашего юриста.
Тот провел остаток дня в переговорах и добился отсрочки до десятого сентября, но если денег к этому сроку не будет — нам рас-считывать больше не на что.
— Есть ли у вас какие-то идеи? — спросил Джулиус.
—Да.
Лицо Джулиуса просветлело, но потемнело вновь, когда я сообщил, что собираюсь мо¬литься. Он привык к нашим молитвам, но ду¬маю, желал бы, чтобы его шеф был чуть попрактичнее в данной ситуации.
В этот день я собрал всех, кто находился в Центре и сообщил им, что мы в безопасности. Все возликовали, и я пригласил их в нашу часовню для вознесения молитвы благодарности.
Так мы и сделали. После молитвы меня кто-то все же спросил, кто же дал деньги.
— Хм, да денег еще нет. Двадцать пять изумленных лиц.
— Да, денег еще нет, — продолжал я, — но до десятого сентября мы их получим. Я уве¬рен, что смогу показать вам чек. Просто я ду¬мал, что мы можем заранее поблагодарить Господа.
С этими словами я вышел.
Наступил сентябрь. Я проводил много вре¬мени, пытаясь как-нибудь решить нашу проб¬лему. Все указывало на то, что Господь хочет, чтобы мы продолжали. Прошедшее лето было
успешным. 2500 ребят обратились к Христу, 12 человек готовились к служению. А ведь все это началось с того репортажа в журнале "Лайф". Странно, что до сих пор я так и не смог уви¬деться ни с кем из тех ребят, суд над которыми привел меня в Нью-Йорк четыре года назад. Их судьба и судьба Израэля (бывшего главаря "Мау-Маус") находилась пока в руках правосу¬дия. Возможно, что после того, как они будут освобождены, я смогу сказать им о том беспо-койстве об их судьбах, которое до сих пор ис¬пытываю.
Есть еще один человек, с которым я связан с первого дня моего пребывания в этом городе. Это — Анжело  Моралес. Однажды утром он пришел к нам в гости и мы вспоминали первую нашу встречу. Теперь же он уже оканчивал се¬минарию и собирался работать вместе со мной.
— Если Центр еще будет существовать, — сказал я и сообщил Анжело о наших финансо¬вых затруднениях.
— Я могу чем-то помочь?
— Да, пойди вместе с остальными в часовню и молись. А я пока позвоню по телефону.
Все члены нашего комитета обзванивали всех наших старых друзей. Помощь приходила, но не в том объеме, чтобы выручить нас.
Позвонили мы и Клему Стоуну в Чикаго. Он был более чем щедр по отношению к нашему Центру. Но боюсь, что когда он узнал о нашем звонке, его рука инстинктивно потянулась к 
кошельку, чтобы защитить его.
Восьмого сентября Харольд разговаривал с его сыном. Это был долгий разговор и под конец он сказал:
— Послезавтра мы должны заплатить 15 ты¬сяч. Я ничего не знаю о состоянии ваших дел 
и не могу просить тебя, но поговори с отцом, поблагодари его за все, что он делал для нас.
И вот наступило десятое сентября. С поч¬той пришли центы от детей.
— Благодарю тебя, Господи, нам было бы трудно без этих денег.
Но больше ничего не было.
На утренней службе я слышал, что многие благодарят Господа за присланные нам день¬ги.
Неожиданно меня попросили выйти. Заказ¬ное письмо из Чикаго. Внутри конверта был чек   на 15000 долларов.
Я просто онемел. Я вернулся в часовню и жестом попросил тишины. Пол передал чек ближайшему мальчику и сказал почти неслыш¬ным шепотом:
— Передай по кругу.
Этот погашенный чек находится сейчас в конторе у Клема Стоуна. Он рассказывает о чудном водительстве Божием, о работе Госпо¬де среди подростков Нью-Йорка. Если вы более внимательно посмотрите на чек, то увидите, что он помят, так как передавался из рук в ру¬ки ребятами, которые поняли, что такое ве¬рить. Может вы увидите и следы слез. Слез благодарности Господу, который творит чуде¬са.
 
 
 
 
 
 
 
Эпилог
 
Наша история на этом не кончается. Каждый день пишутся новые главы в жизни подростков Нью-Йорка, вступивших в новую жизнь.
Новый этап нашей работы начинается с со¬здания такого же Центра в Чикаго.
Его организация построена на тех же прин¬ципах, что и в Нью-Йорке, с учетом недостат¬ков нашего первого Центра.
Как и наш дом в Нью-Йорке, он работает с бюджетом около 50000 долларов в год.
Когда я летел в Чикаго на открытие нового Центра, я вспомнил вопрос, заданный когда-то Полом Дилленсом: Где деньги, книги и кто за все это отвечает?"
Ответ — Дух Святой.
Пока Он заботится о Своем деле, все будет хорошо. Но если только мы захотим сделать что-то сами — неудача неизбежна.
Таков главный принцип работы Центра в Нью-Йорке и вновь открывающихся Центров в Чикаго, в Филадельфии, в Бостоне, Лос-Анже¬лесе и Торонто.
Святой Дух во главе всего.
Нам следует написать эти слова на каждой двери нашего дома. Но может показаться, что это только слова, поэтому мы сделаем лучше — мы впишем эти слова в наши жизни, и в жизни тех, кого мы можем достичь, коснуться и вдохновить живым Духом Господа.